Я познакомился с ним два года назад, в бассейне: с сотовым телефоном в руках он катался верхом на самом настоящем живом дельфине, одновременно обсуждая с кем-то проект строительства под Москвой деревянного Кремля - точной копии древнего города 14-го столетия. В двадцать с небольшим Герман Стерлигов, основатель знаменитой биржи “Алиса”, стал если не первым, то, безусловно, наиболее известным миллионером бывшего Советского Союза. В самом центре капиталистического мира - на Уолл-Стрит в Манхэттене, у его офиса  выстраивались очереди американцев, желавших вложить деньги в новое предприятие. Он вел переговоры с правительством Бразилии об установке в Рио-де-Жанейро памятника Остапу Бендеру, стал предводителем Московского дворянского собрания, ввел в обиход россиян японские антиникотиновые мундштуки “Friend Holder”, организовал чемпионат мира по таврелям - русскому архаическому варианту шахмат  и занимался розыском бесследно исчезнувшей ценнейшей библиотеки Ивана Грозного.

- Герман, - сказал я после взаимных приветствий, - мне сорок шесть лет, и я прекратил поиски философского камня...

- Ты имеешь в виду, чтобы я подключился еще и к этому?

- Я хочу сказать, что не верю в простые ответы даже на простые вопросы, уж не говоря о сложных. Я хотел сегодня поговорить о психологических качествах, необходимых предпринимателю, чтобы преуспеть...

- Главное психологическое качество - иметь тестем Ельцина, или братом - Черномырдина. В крайнем случае - быть шофером Чубайса. Чтобы они выделили тебе жирный кусок государственного пирога, тогда все остальные психологические качества окажутся лишними.

- У тебя ведь ничего подобного не было...

- У меня был авантюризм, - Герман взглянул мне в глаза и, уловив сомнение, спросил: Не согласен?

- Дело не в том. Чего бы я хотел меньше всего, так это наукообразного разговора, который закончится “определением” предпринимательского авантюризма. Давай не будем заниматься противоестественным нагромождением одних непонятных слов на другие, а пойдем замечательным природным путем. Каждый ребенок, например, знает, что такое “стол”, и всегда может отличить любой стол - даже тот, который никогда не видел, - от стула или тарелки. При этом никто и никогда не давал ему так называемого определения: “Столом называется горизонтальная или наклонная поверхность...” и т.д. Если уж мы заговорили об авантюризме, давай просто попытаемся дать яркий его образ. Я ведь за этим к тебе и пришел.

- Яркий образ? - он ненадолго задумался. - Никаких проблем!..

Подлинная история об авантюризме в изложении предпринимателя Германа Стерлигова

Это было в 1987 году, мне только что исполнилось двадцать лет. Я бредил дальними странами, но до этого пересекал лишь границу отсталой Монголии, да и то в составе “ограниченного контингента” наших войск, причем не самого романтического толка - в желдорбате. Видел только степь, лом, лопату и трассу, поэтому тогда заграница казалась сказочным сном. Я строил в далеких степях муляжи ядерных баллистических ракет, чтобы сбить с толку разведку агрессора, но всеми фибрами своей души, всем своим существом стремился в Соединенные Штаты - страну абсолютной свободы и процветания, частного предпринимательства и инициативы, где отсутствие бюрократических рамок вручает людям ключи от собственного счастья, где все зависит от тебя одного: хочешь стать миллионером - стань им! Тот самый бред, который рождается в головах дикарей, которыми мы тогда и были.

Получить визу американского посольства в Москве было невозможно - многотысячные толпы отъезжающих на ПМЖ надежно заблокировали вход. Но в самом начале своей предпринимательской деятельности, когда мы только-только зарегистрировали кооператив “Пульсар”, я познакомился с доминиканской студенткой, подрабатывавшей оформлением приглашений. У нее был глобус, она показала мне остров Гаити, откуда была родом, и пролив, который нужно переплыть, чтобы оказаться в Штатах. На глобусе пролив выглядел убогим ручейком, и за 200 рублей я купил у нее приглашение.

Поскольку прямых рейсов “Аэрофлота” на Гаити не было, пришлось взять билет до Никарагуа. В один конец. В то время я учился на юридическом факультете МГУ, но ради великой цели бросил это казавшееся тогда бесперспективным занятие. Я уезжал в полной уверенности, что обязательно попаду в Америку, где в атмосфере свободы совершу такие дела, которые меня прославят и обогатят.

Я обнаружил в Москве Общество памяти американских солдат, павших в годы Второй мировой войны при сопровождении американских конвоев с военными грузами для России, и взял там официальное письмо с подписями и печатью, что являюсь его членом и направляюсь на конференцию, которая вскоре состоится в Соединенных Штатах. И пребывал в наивной уверенности, что посольство США в какой угодно стране, в том числе в Доминиканской республике, сочтет за честь немедленно оформить мне визу.

В это же время я встретил Александра Викторовича Брянцева - одного из первых российских миллионеров, компаньона и советника Артема Тарасова по торговле компьютерами. До богатства он служил простым инженером и в свои сорок пять лет никогда не был за границей. Я сказал, что в его возрасте давно пора отправиться в Никарагуа. Он долго выяснял, где это, но увидел глобус и сразу согласился. Деловой человек! Тут же купил доминиканское приглашение, вступил в ряды американских ветеранов, и мы полетели.

Прилетели, говорим:

- Здравствуй, Никарагуа! Вот и мы!

Но стране было не до нас, везде стреляли...Манагуа - городок маленький, и поскольку желающих стрелять было хоть отбавляй, стреляли повсюду. Я там впервые увидел поразившие меня своей неземной красотой ларьки, впоследствии заполонившие Москву.

Мы не были избалованы жизнью. Брянцев был уже богат, но все еще по привычке экономил, я был беден, а в остальном похож на него. В одной гостинице с нас запросили 20 долларов в день, в другой восемнадцать - по тем временам деньги, казавшиеся астрономическими. Наконец, мы нашли место, где ночь стоила доллар! Это было огромное сооружение, выстроенное из дощечек, коробок и старых ящиков. Там было много-много комнат, в каждой - драные матрасы, набитые насекомыми. Удобств - никаких, зато полно каких-то необычайно приветливых женщин. Мы восхитились и остались там. Впоследствии выяснилось, что это бордель.

Наутро отправились в посольство Доминиканской республики в Никарагуа за визой. Поскольку мы были первыми россиянами, кто пожелал отправиться из Манагуа в эту страну, нас торжественно принял посол. Мы рассказали ему нашу трогательную сказку о павших в годы Отечественной войны американских конвойщиках. Он в свою очередь сделал протокольно-трагическое лицо и сказал, что это - тяжелая утрата, и он скорбит вместе с нами. Что касается визы, то завтра все будет готово.

- Почему «завтра»?!- возмутились мы, полагая, что за границей все делается быстро и без бюрократических проволочек. Так как у нас образовалось свободное время, мы зашли в местное американское посольство. Там стояла длинная очередь жаждущих эмиграции, отношение к которой было, мягко говоря, самое презрительное. Американские солдаты гоняли стоявших там людей, как скот. Что меня еще более возмутило, у нас отобрали паспорта и вляпали на задней странице штампы: “В визе отказать!”

- Какое вы имеете право?!- кричал я им гордо, вспомнив Маяковского. - Это мой паспорт! И нечего писать туда всякую ерунду! Я - советский гражданин!

На следующий день мы получили доминиканские визы, купили билеты и прилетели в Санто-Доминго. На этот раз мы уже целенаправленно поселились в публичном доме, потому что уяснили - дешевле места для ночлега не найти. Любуясь экзотикой и местными красотками, мы гуляли по узеньким улочкам латиноамериканской столицы, наполовину закрытым нависающими сверху балконами и веревками с мокрым бельем. Бездомные, бродяги, проститутки - все красочно, все поют, веселятся. И вдруг на берегу океана нашим взорам открылось неземной красоты здание с маняще мерцающей неоновой надписью - “Казино”.

Еще толком не зная правил, мы сели играть в рулетку и через пару часов вышли с полными карманами денег. Я никогда не думал, что столько может достаться одному человеку. Если до того мы экономили, то тут наняли настоящую карету с извозчиком, погрузили вещи и переехали в шикарную гостиницу. На следующий день взяли напрокат лимузин, объехали окрестности, в одном из пабов Санто-Доминго познакомились с хозяином заведения - русским эмигрантом и провели с ним полдня за пивом и душевными разговорами.

Вечером меня опять потянуло в “Казино”. Я решил: не будет ничего плохого, если к нашим капиталам прибавится еще несколько тысяч, сел в лимузин и в праздничном настроении отправился играть в рулетку, прихватив, к сожалению, все наши деньги. И через непродолжительное время проиграл все. Все абсолютно. Мы опять перебрались в публичный дом, который после комфортабельного отеля перестал казаться раем. Лишь обитавшие в матрасах насекомые встретили нас радостными криками: “Ужин вернулся, ребята!”

Мы посетили все организации, которые хоть как-то были связаны с Америкой, от посольства до Красного Креста. И выявили одну общую черту: им всем было абсолютно наплевать на русских любителей американских ветеранов. Везде нас уверенно и сразу посылали куда подальше, предлагая оплакивать павших по нашему основному месту жительства. У Брянцева в кармане, к счастью, осталось денег как раз на обратный билет до Москвы. Он провел со мной еще два дня, сел на самолет и отправился домой. Так уж вышло, что из Москвы мы улетали вдвоем и надолго, а вернулся Брянцев быстро и один, сказав моей родне, что я с заработанными миллионами буду позже.

Надо было как-то жить и выбираться отсюда. Все время хотелось есть. Русский из паба, когда я ему описал свою финансовую ситуацию, тут же утратил ко мне всякий интерес и не только никак не помог, но даже не пустил переночевать. Приободренный самоотверженной помощью своего соплеменника, я направился к отелю “Шератон” и встал на том месте, куда прибывали люди в шикарных лимузинах и где собиралась местная темнокожая молодежь в надежде на приработок. Некоторые попрошайничали, другие за небольшие деньги показывали туристам достопримечательности.

Я довольно быстро освоился с ролью гида и стал водить иностранцев по острову. Фантазия у меня была хорошая, и я без труда приспособил свой словарный запас к тем местам, которые интересовали туристов. Так как на острове имелся  памятник Колумбу, я резонно сделал вывод о том, что он, по меньшей мере, здесь был, и сочинял о нем всякие истории, часть которых даже оказалась близка к действительности. Завидев какой-нибудь старый дом, я тут же сообщал, что его построил Колумб. Рассказывал, с какой женщиной он здесь встречался, в какой харчевне обедал, какую предпочитал пищу и где дрался на дуэли. Я достаточно быстро актуализировал свой скромный школьный английский и через некоторое время говорил совершенно свободно.

Прошло несколько дней, и ко мне уже выстраивались очереди туристов. Неудивительно: у меня было несколько неоспоримых достоинств - я не тараторил, бездумно заваливая приезжего ненужными цифрами и фактами, а говорил неторопливо и вдохновенно, сам с живым интересом ожидая, чем кончится начатая история. Второе мое преимущество состояло в том, что я был белым гидом в этой расистской стране. Там говорят, что быть белым в Доминиканской республике - это профессия, к белым отношение трогательно-заботливое, не как у нас в Москве. Швейцары и охрана отелей, которые безжалостно гоняли своих темнокожих братьев, меня никогда не трогали. Мне нравилась эта ситуация. Я стал неплохо питаться, но если говорить о билетах в Москву, то, зарабатывая таким образом, я улетел бы домой лет через пятьдесят. Настоящий авантюрист всегда предпочтет хорошую перспективу сиюминутному заработку. А здесь перспективы не было никакой. “Нужно искать что-то другое”, - решил я.

На стенах по всему городу были расклеены какие-то мрачные физиономии. Под портретами шел непонятный текст и какие-то цифры, которые я сперва принял за сумму гонорара в случае поимки преступника. Я увидел одного из этих людей на улице. Окруженный огромной толпой, стоял он на возвышении и в чем-то горячо убеждал собравшихся. Выяснилось, что идет президентская предвыборная кампания, преступника зовут Баллагер и у него самые большие шансы на победу. Я пришел в избирательный штаб и предложил свои услуги, здраво рассудив, что если этого человека выберут президентом, уж как-нибудь на билет до Москвы он денег мне наскребет.

Время от времени я расклеивал листовки, за что меня хорошо кормили и даже немного платили. Но моей основной функцией было стоять рядом с Баллагером на трибуне среди его темнокожих сторонников и своим молчаливым внушительным присутствием привлекать голоса белого населения. Эта изнурительная работа давалась мне лучше всего, я и сейчас по ней немного скучаю. Моя молчаливая неподвижность раз от разу все больше меняла ход истории американского континента, неуклонно склоняя чашу весов в пользу Баллагера.

Вместе с Баллагером мы пару раз были на берегу того самого пролива, который мне показывала студентка в Москве. Люди, не верьте глобусу и контурным картам! Водная преграда оказалась огромной ширины, с мощными подводными течениями и рифами, о которые регулярно разбиваются лодки. В ожидании этих радостных событий среди острых подводных камней сновали акулы, теснящиеся в проливе, как мальки в банке у продавца рыбок на Птичьем рынке. Местные называют это место Проливом акул и  избегают плавать через него слишком часто.

Если говорить серьезно, то желание добраться до «земли обетованной» так трудноискоренимо, что даже практика местных пограничников расстреливать лодки с беглецами с военных вертолетов не останавливает регулярных попыток нелегальной эмиграции. К этому времени у меня скопилось десятка три долларов, и мне сказали, что этой суммы хватит, чтобы заплатить рыбаку за переправу. Я решил, что Баллагер от меня никуда не денется: если не попаду в Штаты и останусь в живых, вернусь и продолжу работу на выборах.

Ночью я пришел на берег, отдал деньги какому-то совершенно не говорившему по-английски человеку и в числе других камикадзе сел в здоровенную лодку с мотором. Было непонятно, куда мы движемся в полной темноте, в Америку или нет? Плавать я не умел совершенно и первым делом стал надевать на тело спасательный жилет. Попутчики сказали мне, что толку в этом никакого, потому что жилеты неисправны, иначе бы они тут не валялись. Но мне так было спокойнее.

Не прошло и часа, как мы налетели на риф, в отчаянии я дернул за веревку, и - жилет сработал. Я не утонул, но в ужасе барахтался в воде, каждую минуту ожидая прибытия акул. Я плыл обратно в направлении берега, и мне постоянно казалось, что страшные существа близко и касаются меня плавниками. Наверное, я натыкался на медуз или рыб, не знаю, но каждый раз меня буквально парализовывал страх. Это невозможно описать, это нужно чувствовать... Или не нужно.

То ли время клева еще не наступило, то ли капиталистическим акулам была органически противна мысль насыщения пролетарской кровью, но я выплыл и долго лежал в изнеможении в кустах на берегу, пока меня не подобрали пограничники. Они долго недоумевали, что-то спрашивали по-испански, а потом, видимо, решили, что этот сумасшедший белый все сделал наоборот - переплыл из США в Доминиканскую республику. Меня отвезли в город и отпустили. Я снова включился в президентскую избирательную кампанию.

Во время расклейки объявлений я случайно познакомился на улице с единственной русской женщиной в Республике - Ларисой Лурье. Будучи студенткой, она необдуманно вышла замуж за доминиканца и приехала сюда. Здесь родила дочку, после чего муж ее бросил. Я ни о чем ее не просил, и, тем не менее, эта бедная женщина нашла меня на следующий день и с улыбкой сказала:

- Я коплю деньги на квартиру, но это совершенно безнадежно. Возьми, тут хватит на билет до Манагуа. А там, может быть, тебе в советском посольстве помогут.

Я ей до сих пор страшно признателен, ведь она отдала мне - первому встречному оборванцу - все, что у нее было, даже у кого-то заняла.

Снова Никарагуа

Назад в Никарагуа я прилетел без копейки - денег было ровно на билет, и ни центом больше. Поэтому из аэропорта до города пришлось тащиться пешком, а это далеко. По страшной жаре брел я вдоль побережья в направлении Манагуа почти целый день. Пить хотелось невероятно. К сожалению, Никарагуа - страна не расистская, и машины, проносившиеся мимо, обращали мало внимания на цвет моей кожи. Зато, оценив общий вид и состояние одежды, водители из двух расположенных под ногами  педалей немедленно выбирали газ. Я ходил даже не в джинсах, а в изодранных шортах, в которые джинсы превратились после неудачного побега в США. Кроме этих шорт и паспорта, у меня вообще не осталось никакого имущества.

Теперь у меня была ясная, желанная и, главное, реальная цель: я стремился к советскому посольству, словно к родному дому. Я, блудный сын, возвращался туда так, как нечаянно провинившаяся собака, повизгивая, подползает к могущественному почитаемому хозяину. В конце концов, я дошел до города и выяснил, что посольство, как на грех, находится черт знает где за городом, страшно далеко. Я стащил на рынке банан и опять пешком поплелся вдаль.

Глубокой ночью я приблизился к цели. Еще даже не увидев советского флага и надписи на входе, я узнал это здание и обрадовался ему. Здесь были, наверное, единственные в стране высокие железные наглухо закрытые зеленые ворота. Подойдя ближе, я обнаружил и родной советский герб, который в этот вечер показался мне бесконечно красивым.

 Я деликатно постучал. Никакой реакции. Я выждал и постучал сильнее. Потом еще. Я начал буквально ломиться в ворота. В конце концов вышел охранник и на чистом русском языке, спросил:

- Тебе че?

Мне понравился этот человек и, чуть не плача от охвативших меня ностальгических чувств, я пытался рассказать ему историю про то, как я любил Америку, про ветеранов, про работу гидом и пролив с акулами. Ему все это было скучно. Он вежливо и совершенно безразлично сказал:

- Товарищ, приходи послезавтра(!). Сегодня - Первое мая. У нас праздник, мы отдыхаем.

И закрыл ворота, даже попить не дал. Обидно. Не каждый день в посольство приходили люди вроде меня. Я с трудом дополз обратно до города и где-то на рынке заночевал.

На следующий день, скорее по инерции, я посетил союз ветеранов Вьетнама, где статный мужчина, вальяжно расположившийся в кресле-качалке, снисходительно выслушал меня. Я ему сказал, что ратую за память погибших в войне американцев, но не могу этого делать достаточно энергично, потому что несколько дней не ел. Он протянул мне пепси-колу со льдом в длинном стакане и пожелал успехов в благородном, но малоприбыльном бизнесе. Я был ему почти благодарен.

Еще через день я опять пришел в советское посольство. Там меня уже ждал и принял в свои надежные теплые объятья третий секретарь посольства Цветков, о котором я по сей день вспоминаю с радостью. Я полюбил его больше всех прочих из тех, кого встретил за время путешествия, потому что он меня кормил, поил, дал чистую одежду, я жил в его доме, он с неподдельным интересом выслушивал мои рассказы и делал вид, что верит. Пару дней я пробыл у него, а потом меня отправили в охраняемую зону, где советские старатели добывали никарагуанские алмазы. Я, конечно, понимал, что Цветков - сотрудник КГБ и это его работа, и что пока я сижу с этими спецами, они там проверяют, что я за птица на самом деле и не завербовали ли меня американцы.

Старатели, со своей стороны, приняли меня за шпиона, засланного к ним из посольства для контроля, и все мои приключения в Доминиканской республике встречали хохотом и понимающими ухмылками.

Вообще говоря, аккуратные, вежливые, добрые, ласковые, обязательные сотрудники КГБ произвели на меня неизмеримо более благоприятное впечатление, нежели граждане США, Никарагуа, Доминиканской и прочих республик вместе взятые. Когда через некоторое время Цветкову удалось выяснить, что я - кто угодно, только не шпион, меня отправили домой в Москву на казенный счет.

Меня встречал старший брат Дима. Ему позвонили из КГБ и сказали:

- Встречай своего американского миллионера!

Брат приготовил машину для вещей и подарков, купленных в земле обетованной, и очень огорчился, увидев меня налегке, в рваных джинсах и кроссовках, которые после всех скитаний и плавания по бурному океану можно было назвать обувью только символически. Единственная приличная вещь, которая на мне была, это рубашка, да и ту подарил мне Цветков. Спасибо ему, не хотел отправлять гражданина великой державы домой до пояса голым.

Эпилог

Потом, когда я стал миллионером и у меня был офис на Уолл-стрит, мне американскую визу давали безо всяких проблем. Я приходил в посольство и в отдельной комнате пил кофе, пока они ковырялись там с этими бумажками. И ни разу не стоял в этой безобразной унизительной очереди около окошка, где малоразвитые американские чиновники маринуют российских граждан. Вот цена их демократии - все решают деньги.

Спустя примерно полтора года с момента описанных событий, я сел в Нью-Йорке на самолет и полетел к Ларисе Лурье. Я не звонил ей заранее, а, как в порядочном индийском фильме, хотел прилететь в Доминиканскую республику и неожиданно явиться к ней домой:

- Здравствуй, Лариса! Вот те деньги, которые я тебе должен. А вот еще немного - купи себе квартиру, о которой ты мечтала. Живи и ни в чем себе не отказывай!

Хотелось увидеть слезы радости в ее глазах. Но, к сожалению, она переехала в другое место, и мне, чтобы послать ей деньги, пришлось разыскивать ее уже через родителей в России.

Зато о моем приезде каким-то образом узнал русский хозяин паба: Санто-Доминго - город небольшой, новости расходятся быстро. Он ждал меня в вестибюле отеля и, увидев, закричал от радости так, будто я был его братом-близнецом, отправленным сорок лет назад в соломенной корзиночке по Гангу злым отчимом.

Вот так. Авантюризм имеет две стороны - плохую и хорошую. Плохая побуждает человека участвовать в различных предприятиях, которые могут быть достаточно рискованными, в результате чего он может разориться. С другой стороны, положительная сторона авантюризма помогает ему из этих критических ситуаций успешно выбираться...

 «Психологическая газета: Мы и Мир» (№2[13])1998 

| семейная консультация | мнение профессионала | зеркало | психология и культура | психология бизнеса | на досуге | Наши за бугром |