Еще 10-15 лет назад в России о восточном соседе вспоминали в редких случаях: в связи с приездом официальной делегации, природными катаклизмами  или иными, из ряда вон выходящими событиями. При просмотре советских фильмов всплывала аббревиатура КВЖД, старики вспоминали китайские яблоки и термосы. Каждый знал, что главная достопримечательность этой страны - Великая Китайская стена. Таким набором стереотипов и был представлен Китай в массовом сознании. Но вот возникла новая Россия. Не только в Сибири и Дальнем Востоке, но и в  Москве китайская речь перестала звучать экзотично. Полки книжных магазинов запестрели обложками книг по фэн-шую, цигуну, ушу, разным боевым искусствам. Китайские иероглифы украсили вывески ресторанов и кафе. Открылись границы с восточным соседом, и теперь граждане страны   обсуждают проблему надвигающейся китайской угрозы. Западные СМИ постоянно подогревают этот страх, показывая, как китайские Чайна-тауны, подобно паучьей сети, опутывают весь мир. Стремительный рост экономики Китая не вызывает сомнения не только у специалистов, но и у всех, кто бывал в этой стране. И вопрос «Кто для нас Китай: враг, вынашивающий коварные планы территориальной экспансии, нейтральный сосед или партнер по большому бизнесу?» перешел в разряд насущных, требующих ответа. Руководство Китая пытается сгладить ощущение угрозы у соседних стран и на идеологическом уровне изменить имидж страны. Лозунг Дэн Сяопина о «сокрытии талантов» оно поменяло на «мирное возвышение», а затем «единение без унификации». 

Незнание всегда порождает опасения и страх, и редакция нашей газеты, стимулируемая просьбами читателей, решила обратиться за ответами к квалифицированным специалистам из Института Дальнего Востока РАН (ИДВ РАН). Сегодня на наши вопросы отвечает директор Центра сравнительного изучения цивилизаций Восточной Азии ИДВ РАН, зам. председателя Общества российско-китайской дружбы, член правления Международной конфуцианской ассоциации, академик РАЕН, доктор философских наук Анатолий Евгеньевич Лукьянов.

-       Анатолий Евгеньевич,  Вас называют одним из крупнейших в нашей стране специалистов по древнекитайской философии. Как выпускник Уссурийского суворовского военного училища стал востоковедом?

-      Следуя совету Лао-цзы – «Сдержи слова и следуй естественности», я менее всего склонен говорить о себе. Поэтому скажу кратко, и только в соответствии с жанром интервью.

   На программирующий нас в детстве вопрос взрослых «Кем ты хочешь быть?» я так и не ответил. Противилась октябрятская и пионерская совесть. Вот скажу, что хочу стать летчиком, или инженером, или милиционером, и не стану никем из них, значит, всех обману. А если, следуя честному слову, буду заниматься нелюбимым  делом, подвергну себя пытке. Когда вырос, понял, что мог бы стать биологом, хирургом, артистом, военачальником, членом кружка «Пиво и вобла».

   У каждого из нас две биографии. Одна - гражданская биография, вложенная в папку «Личное дело». Другая – природная, не имеющая ни начала, ни конца. Мы часто обманываемся, пытаясь проследить путь становления личности по первой биографии, и создаем образ философа как некоего засыпанного книгами «кабинетного червя», погруженного в дебри метафизики. Природная биография приводит к другому образу философа. Она пишется, как вещают древнекитайские философы, узорами Неба и Земли и фиксируется в спирали гексаграмм «Книги перемен».

   Поэтому, Александр Александрович, кто отважится сегодня назвать себя философом? Кто знает ноты-коды подлинного бытия и человеческой самости? Мнить себя философом и быть им, говоря словами одесситов, «это две большие разницы».

-                     Как возник у Вас интерес если не к философии, то к Востоку, восточной  культуре?

-     Этот интерес не формировался осознанно и целенаправленно. Первоначально, вероятно, восточные мотивы навеял наш волшебный ландшафт Приморья – горы-леса и реки-моря («У лукоморья дуб зеленый»). А потом был перелет из одного края России в другой, от уссурийского Тигра и узоров Сихотэ-Алиня к московскому Дракону (он есть в гербе Москвы) на научный Олимп – философский факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Там я попал в первую в истории отечественного китаеведения группу по изучению китайской философии и культуры. Там же и произошла трансформация узоров Сихотэ-Алиня в иероглифы, и пришло очарование китайским Дао – поклон за это моим учителям. Это был не столько интерес и внедрение в китайскую культуру извне, сколько внутреннее вживание в ее естество. Она сама тебя либо принимает, либо отвергает. Собственных заслуг в овладении китайским Дао никогда не будет.

-       Анатолий Евгеньевич, Вы  написали много книг о древнекитайской философии, перевели на русский язык сложные тексты… 

-    Лучшая книга, конечно, та, которая озвучивает слово предков и пишется для себя самого. Читателей, с которыми ты тождествен, немного, да и не должно быть много. Не будем, Александр Александрович, обольщаться и на счет переводов сложных китайских текстов. То, что мы обычно называем переводами, это только попытка воспроизведения смыслов китайской культуры Дао в словах и понятиях русского языка. Кое-что удается, но многое остается сокрытым и даже недоступным для выражения.

Дело в том, что эти тексты являются слепком с китайской архетипической модели. Вот некоторые характеристики такого текста. Он объемный, живой, подвижный, иероглифы его соотносятся с реалиями космоса и с телесной, духовной и мыслительной сущностями человека. Этот текст читается изнутри, из центра текстового объема в порядке спирального движения солнца и луны и исполнения человеком под их ритмы танца и песнопения. Ты сам поешь и пляшешь китайский текст. Кроме того, текст выстраивается параллельными цепочками иероглифов, одна цепочка «инь» (земная), зеркальная ей - «ян» (небесная), в тождестве парных противоположностей они дают речевую спираль молчания, а в различии звучат как парадоксы.

Можно ли по-русски изречь такой текст? Для его понимания требуется  аналогичная текстовая матрица русской культуры. Но ее пока нет. Так что до обоюдного понимания нам еще далеко.

Но и на поверхности общения мы много фантазируем. Например, переводим термин «Чжунго» как «Китай». Но такого имени у страны нет. «Чжунго» означает «Срединное государство» («Срединная страна»), на чем выстраивается целое мировоззрение, а из-за искусственного термина «Китай» становятся непонятным, откуда это мировоззрение  берется. Понятие «Вэньмин» мы переводим как «цивилизация», но, в сущности, оно означает «просветление душевных добродетелей». «Жэнь» переводим как «человек», но этот «Человек» воспринимается китайцами   в триединстве с Небом и Землей.

-                     Анатолий Евгеньевич, Вы жили в Китае. Говорят, что у Вас даже есть китайское имя. Расскажите нашим читателям о своем «восточном» опыте.

-                     Я часто езжу в Китай в командировки. Самое длительное мое пребывание там продолжалось шесть месяцев. Если выражение «жить в Китае» означает «жить Китаем», то я действительно долго жил в Китае. Расскажу о своем «восточном» опыте в связи с моим китайским именем. Для оформления документов китайской администрацией приезжему рекомендуется взять «китайское имя», для чего транскрибируется собственная фамилия. При этом нужно помнить о бытийственной силе имени в китайской традиции. Китайцу обычно при рождении дается два имени: одно – прозвище для окружающих, второе – тайное подлинное имя, «от сглаза», которое известно только близким родственникам. Недолго думая, я в качестве китайского имени написал свое юношеское кадетское прозвище и таким образом выступил под двумя именами. В официальных бумагах нашей стороны я числился под фамильной транскрипцией, а в китайских документах – под прозвищем. Китайцы восприняли это так, что я открыл им свое тайное имя и предстал весьма искренним человеком, но в то же время это казалось и несколько легкомысленным поступком (зачем открыл его?).

Поскольку я выступил под двумя именами, то  иногда в Китае меня спрашивали об отсутствующем сопровождающем товарище и называли при этом мое фамильное имя.

Мое необдуманно взятое прозвище еще и вызывало различные эмоции. На одном многолюдном форуме его встретили овациями, а в другом месте женщины зажимали ладошками носы и рты и хихикали, а однажды при получении корреспонденции я долго доказывал, что она предназначена именно мне. В конце концов, я открыл словарь и узнал причину происходящего: мое прозвище, в зависимости от контекста,  означало то имя прославленного древнего князя, то весьма рискованное выражение. С тех пор я  унифицировал свое имя и значусь под одной фамилией. Вот вам и «восточный» опыт.

   Вообще о восточном опыте европейца читатель многое узнает из книг. Но есть и другой, сокровенный опыт. Н.В. Гоголь говорил: «Нужно любить Россию», «Нужно проездиться по России». Вторя Н.В. Гоголю, скажу: «Нужно любить Срединную страну, нужно проездиться по ней», чтобы естество Китая отозвалось в твоей душе. Тогда можно что-то говорить о сокровенном восточном опыте. Так что я люблю Китай, но еще достаточно не «проездился».

-    Чем Вас привлек даосизм? Сыграл ли какую-то роль мистический компонент в даосизме?

 - Не только даосизм мне интересен, но и конфуцианство, и учение «Книги перемен». Однако даосизм все-таки особенно загадочен и священен. Прежде всего, это чисто женская философия. Представьте себе, что основу конфигурации исходного даоского канона «Дао дэ цзин» («Канон дао и дэ») образует фигура Великой Матери, порождающей космическое дитя – Дао-дочь (недаром и Сократ говорил, что его философское искусство сродни искусству повивальной бабки). Здесь все философские понятия даосизма выражены в эмбриологических наименованиях. Но мужи-идеологи очень хотели приспособить «Дао дэ цзин» к своим догмам. Поэтому многое было изъято из целостности этого величественного текста, и сверху заплатками нашиты рекомендации правителям, чиновникам, полководцам, политикам и т.д. Такое лоскутное одеяние не затемнило, однако, свечения даоской мудрости. Даосизм - это та часть культуры Дао, которая принимает в свои объятия другие культуры и роднит их с китайской культурой.

 -                     За свою долгую историю китайская цивилизация не допустила духовной победы манихейства, ислама, несторианства. Сейчас она противостоит давлению Запада. Как ей это удается?

-                     Прежде всего, благодаря тому, что Китай самодостаточен. Он владеет естественностью (по-китайски «цзыжань») и мерностью своей вселенско-космической культуры Дао. Мощь ее столь велика, что она растворяет все вредное приходящее и способна к регенерации. Концептуально это оформилось в понятии «хуа-си» – «растворение западного». Однако в последние десятилетия отрицательное влияние Запада на китайскую культуру поведения и сознания усилилось, и потому Китай вновь возрождает конфуцианство в экономической, политической и гуманитарной областях. Обычный («не классический») китаец в стихии прозападного рыночного обогащения так же относится к деньгам, победам и поражениям, как и европеец. Китайское руководство прилагает значительные усилия для усмирения анархии обогащения и пытается соединить бизнес с традиционными конфуцианскими ценностями: пользу (доход) со справедливостью.

-                     Какие религиозно-философские концепции доминируют сегодня в Китае?

-                     Китаец, с одной стороны, буддист, с другой стороны - даосист и вместе с тем конфуцианец. Но на первое место, безусловно, сегодня выходит светское конфуцианство. Распространение конфуцианства – сознательная политика властей, направленная на то, чтобы противостоять напору западной массовой культуры.

На основе конфуцианства осуществляется интеграция общества, интеграция различных этносов. Среди народов в Китае над всеми превалируют ханьцы, которые составляют 96% населения страны, и если раньше национальные меньшинства поглощались  ханьским этносом, то сегодня создается государственная нация, наднациональное образование -  «чжун хуа миньцзу».

-                     Можно ли провести сравнение с понятиями из нашего недавнего прошлого – общностью «советский народ», «советский человек»?

 -   Да, эти понятия близки. Они нужны для того, чтобы каждый гражданин многонациональной страны находил в ней свою нишу, чтобы никто над ним не довлел. Хочешь свою культуру развивать – пожалуйста, язык – пожалуйста, выпускать книги по национальным направлениям – сколько хочешь.

Так что противостояние западной массовой культуре выстраивается, начиная с детства. Сейчас в китайских школах стали преподавать конфуцианство. Специально для этого большими тиражами публикуются канонические трактаты «Сы шу У цзин» («Четыре книги [и] Пять канонов»). Это основа конфуцианства. Школьники заучивают их на уроке, проговаривая вслух. Конечно, глубинные смыслы этих текстов в таком возрасте еще трудно понять. Но для лидеров страны главное - активизировать  подсознание, в котором, как туго сжатая пружина, лежат родовые архетипы китайской культуры. И она разворачивается из глубин подсознания посредством конфуцианства. Таким образом, в Китае на уровне психологии  отдельной личности создается тот алфавит и словарь, на котором разговаривает китайская культура.

Овладение конфуцианством происходит и через поведение. У Конфуция ведущую поведенческую роль играет ритуал («ли»). Школьники, коллективно проговаривая канонический текст, еще не знают, что в эти минуты их сознание выполняет и определенные ритуалы. С течением времени ритуалы реализуются в их поведении и частью даже не осознаются. Однако Конфуций говорил, что человек не знает, например, что такое конфуцианское Дао, но если он ему следует, то его нужно назвать знающим. Нельзя заставить всех понять Дао, но можно заставить народ выполнять его.

Китаец начинает мыслить конфуцианскими категориями. Более того, воспитание происходит не только в школе.  У Конфуция специфика интеграции общества и корень Дао – семья. Все есть семья: человек родится в семье, учится в семье, потому что школа и университет – это тоже его семья, работает в семье, потому что любое профессиональное образование – семья. Район, в котором живет китаец, – его семья, город – семья, вся Поднебесная – это одна большая семья. Возглавляет ее Сын Неба («тянь-цзы») в совершенном качестве «цзюнь-цзы» – «благородного мужа». В точном определении «цзюнь-цзы» –  это «сын правителя», а в каждой маленькой семье это «муж», «господин», «опора дома». Конфуций извлек понятие «благородного мужа» из древнейшей «Книги песен» («Ши цзин») и использовал его в своей концепции семейного обустройства Поднебесной.

Как учил Конфуций, благородные мужи должны занимать все ступеньки государственной иерархии согласно своим способностям. Способен исполнять одно дело – стой там, где можешь исполнять одно, а способен исполнять сто дел, стой там, где сможешь исполнить сто дел. При этом все благородные мужи равноценны, потому что каждый на своем месте необходим для поддержания гармонии и жизнеспособности всего государственного организма.

В настоящее время Китай возрождает духовную мощь конфуцианства, чтобы сплотить общество, гармонизировать его и сохранить культурно-национальную самобытность. Так что главное теперь – это человек и его духовность, его психология.

На базе этой архетипической для китайской цивилизации системы КНР сегодня пытается построить новое общество. Оно называется «сяокан». Это имя также имеет историю в прошлом Китая. Как повествует конфуцианский канон «Ли цзи» («Записи ритуалов»), в «золотом веке» древности существовало гармоничное «общество великого единения» («датун»). Оно разрушилось, и наступила эпоха сяокан – «общества малого благоденствия». Некоторые европейские ученые считают, что это была одна из социальных утопий древности. Однако канон «Ли цзи», передающий слова самого Конфуция, свидетельствует об обратном. Это вовсе не утопия. «Общество малого благоденствия»  существовало, только китайцы мерили благоденствие не по материальному достатку, на чем и обманываются современные экономисты и социологи, а по наличию духовности – морали («дао-дэ»), человеколюбия («жэнь»), справедливости («и»). Так и сейчас в Китае ставят задачу построения сяокан и перехода в перспективе к «обществу великого единения» на новом, модернизированном уровне.

Сейчас китайцев обвиняют в том, что они желают расшириться за счет соседей. Прежде у них считалось, что хорош тот правитель, который присоединил земли к Срединной стране, и плох тот, кто земли  потерял. Сегодня, когда заокеанский Запад на каждом углу кричит, что миру грозит китайская экспансия, что китайцы всех захватят и ассимилируют, в КНР приняли программу возвышения страны. Они говорят миру: «Мы не расширяемся, мы возвышаемся», то есть растем ввысь материально и духовно.

 -                     Кто является двигателем этой концепции - партия, тайный совет, какая-то скрытая тайная сила?

 -    Когда традиционные структуры разрушились, партия взяла на себя функции по гармонизации общества. Главное – реставрировать гармонию культуры Дао, точнее, Дао-дэ. Дэ – это внутренняя духовность. Дао – это воплощение этой добродетели (Дэ) вовне. Дао может быть везде, а добродетелью владеет человек, Дэ. В каждой вещи есть Дэ, только идет все это от человека. Человек стоит в центре. Вот конфуцианство.

Мы продолжаем воспринимать КПК как коммунистическую партию, но это уже не соответствует действительности. Китайцы никогда не ломают все, переменив имена. Имя имеет у них онтологическую, бытийственную и психологическую сущность. Китайцы считают: если сменишь имена, изменишь сознание человека. По этому поводу существует концепция выпрямления имен «чжэн мин». Конфуций говорит, что хаос надо привести к порядку, «выпрямить имена» и «поставить прямых над кривыми». Таким образом достигается выправление человека и правление обществом.

            У них даже есть институт старцев, который занимается именно классикой. Те, кто наверху, должны знать классику. Тот политик, который знает классику, может способствовать духовному возвышению Китая.

  -         Анатолий Евгеньевич, откуда берется институт старцев, каков механизм его возникновения?  

-      Трудно сказать. Вероятно, их «высматривают» и приглашают. Они мудрецы. Знают секреты власти, владеют тем, чего не знает современный китаец - то есть  владеют Дао. У них в руках психологические ключи к Дао. Существуют книги, которые европейцам мудрецы никогда не покажут. Мы знакомы только с внешними проявлениями их культуры: боевыми искусствами, гимнастикой и т.д. Но мудрецы   знают, как человека делать человеком или как человека сделать вещью. Даже тем, как человека сделать зверем. Старцы умеют манипулировать людьми, учитывая их психологию, на основе архетипических сущностей.

-                     В этом проявилась специфика  китайского менталитета?

-                     Китайцы есть то, что было заложено в них еще в родовом обществе. Однако китайцы не являются здесь исключением: с нами происходит то же самое, только на основе наших собственных родовых архетипов.

-         Но ведь в истории Китая б ыли времена, когда они все свои философские и прочие умные книги уничтожали…

-       Это случилось при Цинь Шихуане, когда в Китае установился особый, не конфуцианский тип цивилизации. Цинь Шихуан взял себе в советники легистов, законников. В отличие от конфуцианцев, которые стремились строить общество на основе нравственности, легисты предлагали силовые способы, чтобы «толпу привести в порядок». Должен быть жесткий закон, кнут и пряник. Все равны, один только сын Неба - глава. Он издает все законы. И действительно, Цинь Шихуан ввел в обиход много полезного. Единую колею, меры весов, единые деньги. Он создал, по сути, первую империю. Цинь Шихуан хотел закон соединить с естеством человека. Ввел даосизм, то есть привлек традиционное народное сознание. Он продержался у власти менее 20 лет. Был громаднейший подъем, развитие такое, что страна этого не выдержала, она рухнула. И снова вернулась к конфуцианству.

Другая попытка создать свою государственную систему была у Мао Цзэдуна. Он решил строить  социализм, влиться в единую структуру мира. У Мао, по сути, была та же концепция, что и в древности в Поднебесной, только он хотел пойти к ней другим путем. Но такую традиционную махину, которая крутится тысячелетиями, повернуть по-своему ему не удалось, и она «скушала» Мао.

И сейчас китайцы потихонечку возвращаются на круги своя. И делают правильно: свою историю нельзя дискредитировать, потому что она выражает тип самосознания твоей цивилизации. Что же самих себя оплевывать!

То, что китайцы говорят об «открытости миру», «глобализации», предназначено для внешнего мира. Внутри себя Китай организован совершенно по-другому. Мы с ними сотрудничаем, конечно, но  китаец остается в рамках своей культуры. Вот если они проиграют в культуре, тогда Китай разрушится. Они уже почувствовали это и начали вводить конфуцианство.

Неудивительно, что в некоторых американских школах стали изучать конфуцианство. Предполагается, что через двадцать лет  Китай выйдет на первое место в мире, и надо быть к этому готовым.

-                     Анатолий Евгеньевич, как в Китае относятся к русским?

-      Кроме понятия «Чжунго» («Срединное государство») у китайцев в политической культуре главенствует понятие «Тянь ся» («Поднебесная»). «Срединное царство» - это, собственно, китайская ойкумена, расположенная в центре мироздания. Согласно этому мироустройству, все другие народы являются варварами  и находятся под колпаком китайской Поднебесной. Относительно них будет работать концепция внутреннего возвышения культуры и внешнего умиротворения. По этому поводу приведу слова Конфуция: «Если жители далеких окраин не покоряются, то совершенствуют свою культуру и добродетель, чтобы привлечь их. А когда привлекут, то умиротворяют их». Кроме того, Ваш вопрос, Александр Александрович, вызывает встречный вопрос: «А что такое “наша культура”. Она русская? Совокупная культура этносов? Российская культура с доминантой русской культуры?»

Есть ли вообще сегодня русская культура, если по своей этнической сути она должна  воспроизводить Человека? По-видимому, она спит. Говоря словами великого Тютчева,  «Ужасный сон отяготел над нами, / Ужасный, безобразный сон». Сами себе мы уже грезимся: «Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья – / Жизнь отошла – и, покорясь судьбе, / В каком-то забытьи изнеможенья, / Здесь человек лишь снится сам себе». Поэтому к нам относятся в Китае плохо в том смысле, что не видят в нас Человека, в то время как сами создают «нового человека из материала высокой духовности». А вот «к иным», в частности, к англоязычным народам, относятся всё лучше.

-                     Изучают ли китайцы язык своего северного соседа?

-                     Мы опрашивали по провинциям – русский язык теперь почти нигде не изучают, за исключением северных провинций. Харбин китайцы признают центром по освоению  Сибири и Дальнего Востока и начинают готовить для этого специалистов. Изучают нашу экономику, психологию, культуру. Устанавливают тесные связи с российскими городами.  Мы неоднократно  бывали в Пекинском университете. Так вот, рядом с ним расположено большое озеро, место отдыха и уединенных занятий студентов. И над ним звучит только английская речь. Дело в том, что у китайцев есть специфика в изучении иностранного языка. Они все слова проговаривают вслух. Мы спрашиваем студентов, изучают ли они русский язык. «Нет-нет-нет, - отвечают. -  А что он нам даст?»  Россия не может ничего им дать, зачем с ней иметь дело. Они говорят, что у нас - пустыня. И эта пустыня богата лишь материальными ресурсами.

-           Имеют ли они экспансионистские намерения в отношении России?

-                     Как такового агрессивного отношения к России нет, но Россию не рассматривают и как значимую величину на международной арене.

Но такому затишью, может быть, и нельзя верить. С точки зрения восточной философии, у нас различные космические ориентации. У Китая магистральная ориентация на юг, у нас – на север. Мы стоим друг к другу спиной. Север для них – это черный цвет, это враг,  варвары. Так сложилось исторически. Великая Китайская стена защищала Китай с севера, от сюнну и прочих племен.

Можно ли врага сделать другом? Поднебесная  - это семья. Было время, когда они включали нас в семью: «Русский и китаец - братья навек». Но к 60-м годам возник конфликт. И они изменили место России в семье. Сказали: «Да появится старший брат, и младший брат погибнет». По этой логике, если есть старший брат, он обязательно нападет на младшего брата, и они не будут братьями никогда, они враги. В один день нас таким образом сделали врагами.

-          С Китаем невозможно сойтись?

-       У Конфуция рассказана такая история. Прибегают к нему двое и предлагают пойти к князю, предложить ему занять соседнюю территорию, пока там царит хаос. «Нет, -  говорит он, - не надо. Если жители далеких окраин не покоряются, то совершенствуй свою культуру и добродетели, чтобы привлечь их. А когда привлечешь, вот тогда и умиротворяй их»

Китайцы и действуют по Конфуцию. Они развивают свою духовность и культуру. И все, кто бы к ним ни приходил, - и монголы, и маньчжуры - «окитаились». А Россия сегодня для них –  едва ли не пустыня.

Во время наших поездок в Китай мы неоднократно задавали жителям вопрос, как они теперь воспринимают нас. И услышали о себе много отрицательного. «Вы разрушили свою империю, - говорят они. - Ввели страну в хаос, над вами господствует  бюрократия, вы ленивые, пьете водку, сидите посреди снежных пустынь и поете песни». Это, конечно, утрированно выражено, но смысл их суждений был именно таким. «Вы посмотрите, кто вы. Ваша культура спит, нет вашей культуры, а значит, нет вашего Человека».

Они говорят прямо: «Вы не делаете Человека, нам не с кем у вас разговаривать. Поднимите свою культуру, сделайте ее, тогда мы с вами будем иметь дело, а пока будем говорить только о вещах материальных. О ваших ресурсах - нефти, газе, воде, лесе».

Если поставить вопрос о защите от китайцев, чем обеспокоены сейчас многие россияне, то защищаться нужно не физически – это бессмысленно. Нужно развивать свою культуру – это лучший способ отстоять себя.  Когда твой визави Человек, то возникает «жэнь» – человеколюбие и дружба. И никто на тебя не будет нападать. Будем надеяться, этому помогут 2006 и 2007 годы – «Год России в Китае» и «Год Китая в России».

-                     Но у нас вопрос культурной безопасности страны вообще не поднимается в верхах?

-      Да, не поднимается. У нас не обращают внимания на то, что Китай - это Чжунго,  Срединное государство. И каждый китаец эту срединность несет. Где бы китаец ни был, куда бы ни уехал, везде его взгляд устремлен на Середину, на Китай. Заработал деньги – помогай Китаю. Это все идет с древности.

Как у них культура расширяется? Они строят по миру Чайна-тауны – бастионы китайской культуры, китайского образа жизни. И всюду в мире теперь популярны цигун, ушу, китайская кухня. Постепенно происходит растворение западного («хуа-си») не только внутри Китая, но и вовне.

В конце 80-х годов китайское правительство приняло специальное решение. Так как мир плохо понимает Китай, а происходит это потому, что он не знает китайского языка, то по всему миру надо создать центры по изучению китайского языка. И решено было создать  100 институтов Конфуция. Около 40 уже функционирует, вопрос об открытии еще сорока   рассматривается. Посредством конфуцианства Китай интегрируется внутренне и создает вокруг себя регион стран конфуцианской культуры. И правильно делает. И нам пора  пробуждать свою культуру.

-                     Анатолий Евгеньевич, согласны ли Вы с утверждением Киплинга, что «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и им не сойтись никогда»?

-                     Восток и Запад извечно находятся в единстве, и только псевдоцивилизации  кромсают и делят это единство на свой торгашеский лад. 

Интервью провел А. А. Жигарьков

 «Психологическая газета: Мы и Мир» (№11[111])2005 

| семейная консультация | мнение профессионала | зеркало | психология и культура | психология бизнеса | на досуге | Наши за бугром |