Кто не знаком с произведениями исследователей и писателей-фантастов  Артура Кларка, Робера Мерля, Дж. Лилли о дельфинах? Книги и фильмы по произведениям этих авторов всколыхнули мир, множество юношей под их влиянием выбрали профессии биологов, этологов, зоопсихологов. Наша газета не в первый раз обращается к теме исследований мира этого загадочного морского народа. В 2005 году ученый, настоящий энтузиаст своего дела А. АГАФОНОВ очень ярко обрисовал мир дельфинов, рассказал нашим читателям о языке их общения, указал на проблемы, препятствующие дальнейшему продвижению исследований. С тех пор прошло десять лет. Мы снова встретились с научным сотрудником Института океанологии Российской Академии наук Александром Агафоновым, чтобы узнать, какие изменения произошли в понимании учеными психики дельфинов. Удалось ли им создать новые технические средства для осуществления прорыва в расшифровке их языка? Если да, то благо ли это для дельфинов и для людей? Что принесет дельфинам знание о мире людей? Возникает масса вопросов, на которые еще не найдены ответы. Способны ли люди вообще получить их? Об этом и многом другом мы поговорили с А. Агафоновым.

–На мой взгляд, самое интересное и неизведанное в жизни дельфинов – это коммуникации, их язык. И с точки зрения уровня психического развития и коммуникации  самым интересным дельфином остается все-таки афалина.

Давным-давно, в студенческие годы на факультете психологии МГУ, я впервые принял участие в исследованиях дельфинов. Это было в Крыму на Тарханкутском полуострове. Экспедиция там работала несколько лет под эгидой Института океанологии. Ездить с ними в экспедиции я начал после второго курса и ездил каждое лето в течение всей учебы в университете. Тогда и загорелся идеей изучения языка дельфинов и в 1980 году стал сотрудником лаборатории, которая эти экспедиции организовывала. В то же время мы стали выезжать и в экспедиции на Белое море. Около десяти лет я проработал в Институте океанологии, занимаясь заинтересовавшими меня коммуникативными сигналами. В то время было очень трудно работать со звуками, их можно было различать только на слух, но это очень грубо и неудобно. Был придуман спектральный анализ, когда звук можно было изобразить в виде частотного графика. Но тогда, в самом начале этих исследований, мы  использовали страшно дорогие зарубежные приборы, которых в Москве всего-то было три. Это был страшный дефицит, и мы в очередь друг у друга записывались поработать на них. Но даже на этих приборах для того, чтобы обработать один только сигнал, требовался целый час. Считать было неудобно, да и разрешение было очень низкое. Поэтому я оставил на время свои занятия наукой и увлекся фотографией. И только на рубеже 20-21 веков, когда стали развиваться компьютеры и появились программы спектрального анализа, я вернулся к прежним занятиям. Техника вообще играет важную роль в развитии науки. К примеру, астрономией люди занимались несколько тысячелетий, но что они визуально могли сделать? Только построить и вычислить углы, не более того. Но вот появился телескоп, и оказалось, что мир звезд и планет гораздо сложнее, чем полагали прежде.  

Вот и у нас появился инструмент для работы. Произошло резкое накопление информации в таком малоизученном вопросе, как коммуникации дельфинов. И что важно, произошло это на протяжении жизни одного поколения! Вот я и вернулся к работе в той же лаборатории.

В Институте океанологии мы занимаемся исследованием дельфинов-белух на Белом море, обитающих в естественной для них среде. И вот несколько лет назад мы познакомились с дельфинарием в Коктебеле, и возникла мысль возродить в стране исследование коммуникаций афалин. Мы там бывали наездами, либо на новогодние, либо на майские каникулы, когда удавалось выкроить для этого время. Никаких денег нам за эту работу не платили. Но уже тогда вызревала мысль попробовать работать в Крыму со  свободно живущими афалинами на постоянной основе. Это получилось где-то во второй половине 2013 года. У меня появилась возможность заезжать в Крым надолго и проводить исследования в дельфинарии более целенаправленно. Тогда произошла любопытная вещь, связанная с тем, что в Коктебель привезли одну белуху. Она стала общаться с коллективом афалин. И у нее стало происходить что-то необычное с сигналами. Оказалось, что она стала заимствовать сигналы у афалин, в ее репертуаре появились их сигналы.

Может быть, это произошло потому,  что  белуха была одна, а афалин было несколько, поэтому ей пришлось принять их систему коммуникаций.

Она вынуждена была принять язык большинства. Она обучилась. А собственные «белушие» сигналы у нее остались, но в минимальном количестве: наблюдалась их своеобразная редукция.

С формальной точки зрения разнообразие сигналов у белух больше, чем у афалин, но это не  говорит о том, что сложнее их система коммуникации. Приведем некую аналогию с человеком. Возьмем систему записи слов.  Китайцы, как известно, пишут иероглифами, практически для каждого слова им надо иметь свой значок. С этой точки зрения письменность у китайцев гораздо более сложная, чем алфавитная. У древних египтян иероглифическая письменность вообще была трехуровневой, еще сложнее, чем у китайцев. Казалось бы, если у китайцев сложнее письменность, то и язык должен быть выше уровнем. Однако сейчас считается, что по способности что-то передать у всех современных людей языки находятся на одном уровне, хотя структура языков может очень сильно отличаться.

Принята точка зрения, что мысль можно перевести с живого языка на любой другой язык. Вот не может такого быть, чтобы что-то сказал человек на одном языке, и это невозможно было перевести на другой язык.

Американцы во время войны для кодировки сигналов управления самолетами привлекали индейцев.  Языки у индейцев очень своеобразные, сложные. Считается, чтобы освоить язык индейцев, нужно среди них родиться и провести всю жизнь. У японцев была сильная служба по расшифровке кодов. Обычный код они очень быстро раскрывали, так как принципы кодировки большинства языков примерно одни и те же. Когда же американцы стали использовать индейцев, то процесс кодировки происходил примерно так: английский текст говорили индейцу, он по радио передавал его на своем языке, другой индеец это  воспринимал и переводил на английский. Индейский язык было расшифровать невозможно, поскольку язык – это понятие субъективное, он создан на основе договоров. Если нет параллельного текста или какого-то комментатора, который объяснит его, то невозможно понять, что слова означают. Поэтому американская система кодировки не была расшифрована японцами.

– Как же решают эту проблемы белухи и афалины, если белухи выросли на севере, афалины – на юге, в Черном море, толмача у них не было, а общение состоялось?

– В морях они практически не пересекаются, хотя теоретически могут встретиться в Японском море или в Северной Атлантике. В евпаторийском дельфинарии есть две белухи, они копируют сигналы афалин. Переводчика у них нет. У них происходит то же, что бывает, когда человек попадает в чужую языковую среду. Когда, допустим, Миклухо-Маклай приехал к папуасам, те не знали ни русского, ни английского языков, европейцы не знали  язык папуасов, но Миклухо-Маклай стал изучать этот язык. Ткнет пальцем в предмет, а папуас говорит, что этот предмет означает. Это может означать камень, а может – его цвет. Но постепенно они приходили к взаимопониманию, и, таким образом, Миклухо-Маклай записывал слова, составлял словарь языка папуасов.

Люди устроены примерно одинаково, афалины и белухи тоже устроены примерно одинаково. Они имеют рыбообразную форму тела, приспособлены для жизни в воде, ведут достаточно похожий образ жизни. С этой точки зрения они близки, поэтому, видимо, у них легко устанавливается и взаимопонимание, а вот человеку дельфина понять – это совсем другое. Человек двигается на плоскости, в предметном мире, а дельфин перемещается в трехмерной среде, в которой сами предметы не так четко выделяются. Среда для него – водное пространство, и большое количество информации поступает за счет пассивного слуха и активной эхолокации.  В терминах научной фантастики дельфины – не гуманоидная цивилизация.  Человеку, скорее всего, с дельфинами будет трудно договориться, но все-таки, поскольку психические возможности есть у того и у другого, то, я надеюсь, это произойдет.   

Здесь надо остановится на том, почему мы вообще ставим на одну доску дельфина и человека.

Дельфины относятся к китообразным. Это интересная группа млекопитающих, которые полностью приспособлены к жизни в воде, они давно потеряли связь с сушей. После массового вымирания морских динозавров освободились экологические ниши – огромные пространства, которые можно было кому-то заполнить. Тогда, в частности, произошел всплеск в развитии млекопитающих. Именно они стали царями природы. Хотя млекопитающие существовали параллельно с динозаврами сотни миллионов лет, главными представителями фауны оставались пресмыкающиеся, и только после того, как пресмыкающиеся стали вымирать, млекопитающие распространились по всей планете. Путем длительной эволюции они приспособились к жизни в воде. Очень долго спорили, от кого они, собственно, произошли. Как ни странно, сейчас наиболее распространена точка зрения, что произошли они от древних копытных. И вроде бы из ныне живущих отдаленными их родственниками являются бегемоты и свиньи.

Все китообразные имеют форму тела, подобную рыбьей, но это то, что называется конвергенцией, когда в сходных условиях разные организмы могут принимать одни и те же формы. Так, за ненадобностью у них полностью атрофировались задние конечности, а органом движения стал развившийся таким образом хвост. Что касается афалин, то поражают размеры и сложность их мозга. Вообще говоря, у крупной афалины мозг крупнее, чем у человека, правда, и сама афалина несколько больше.

В биологии существует такое понятие, как коэффициент энцефализации, отражающий отношение веса мозга к весу тела, но не напрямую.  У кита очень большой мозг, но и тело огромное, а у какой-то маленькой мышки мозг в пропорции к телу может быть больше. Коэффициент энцефализации у человека равен 7,44; у афалины – 5,31; у касатки – 2,57; у шимпанзе – 2,48; у собаки – 1,17.

Получается, что афалина по этому показателю занимает второе место после человека с большим отрывом от всех остальных млекопитающих.

Косвенно это свидетельствует и о сложности ее психики. Напрямую мозг нельзя связывать с психикой. Приведу такой парадоксальный пример, как врановые птицы. Они тоже считаются психически очень развитыми, могут решать сложные задачи, но, как оказалось, у них нет коры головного мозга. Ее функцию взяли на себя другие структуры мозга и обеспечивают решение сложных задач.

У млекопитающих как раз основной носитель сложных форм поведения – это кора, и можно увидеть, что извилин у дельфина больше, чем у человека, а ведь площадь коры возрастает за счет извилин. У афалин мозг весит 1.800 граммов, а у тюленя – 300 граммов, хотя тела их соразмерны. Значит, для чего-то такой большой мозг афалине нужен.

В конце 1940-х – начале 1950-х годов, когда появилась соответствующая техника, оказалось, что китообразные производят звуки под водой. Подводная акустика свойственна всем видам китообразных, но изучены они по-разному. Лучше всего к настоящему времени изучены афалина, белуха и касатка. С афалиной связан интересный феномен. Был такой американский исследователь Дж. Лилли, нейрофизиолог по специальности (создал лабораторию, где пытался научить дельфинов английскому языку). Он начал писать подводные звуки, которые издают дельфины, и его удивило их разнообразие. Он выдвинул предположение, что, возможно, в процессе эволюции в океане действительно возник какой-то параллельный развитый вид, такая морская цивилизация, и, соответственно, у нее может быть система коммуникации, сопоставимая с языком человека. Он выпустил бестселлер под названием «Человек и дельфин». Книга была переведена на многие языки, в том числе вышла и в СССР. Книга привлекла внимание к исследованиям психики, поведения дельфинов. Интерес к дельфинам возник не только у ученых, но и у представителей широкой общественности. Известными писателями было создано множество произведений фантастического характера, где дельфины рассматривались как народ морской. Самые известные произведения – это роман Артура Кларка «Остров дельфинов» и Робера Мерля «День дельфина». Как результат, начались широкие исследования как в естественной среде, так и в дельфинариях, потому что оказалось, что афалины достаточно легко адаптируется к жизни в дельфинарии. Это связано, видимо, с тем, что они ведут прибрежный образ жизни, на очень большие расстояния их стаи не перемещаются.

– А у них не возникает между собой конфликтов из-за границ ареала обитания, какие бывают в мире людей между соседями?  

– За пространства – нет. Но вот, например, в Коктебельском дельфинарии начались проблемы, правда, в искусственно созданной группе: там жили две самки, вступающие в период половой зрелости, и два матерых, достаточно пожилых самца. Из-за этих девочек в группе начались некоторые проблемы, поэтому одного самца пришлось переместить в другой дельфинарий. В принципе, драться-то они между собой могут, но считаются не очень агрессивными животными. В море они могли бы просто расплыться и распределиться по разным группам, но здесь оказались в замкнутом пространстве, и начались проблемы.

Было обнаружено также, что дельфины обладают эхолокационным восприятием – это такое активное звуковое сканирование пространства. Очень много экспериментов было проведено именно по эхолокации, и оказалось, что дельфины обладают звуковидением. Дельфины могут и расстояние до предмета определить, и направление, и скорость передвижения, и размер, и даже внутреннюю структуру предмета. Обладание таким своеобразным органом слухового восприятия под водой очень эффективно. В отличие от человека, который в воде видит предметы расплывчато, дельфины очень хорошо видят в воде и достаточно хорошо в воздухе.

С помощью звука дельфины могут «видеть» на десятки и на сотни метров. Дальняя локация – это сотни метров. И конечно, самым интересным было исследование их сигналов, которые признаны как коммуникативные, то есть передающие какую-то информацию от одного дельфина к другому.

Группа исследователей решила формально поработать с сигналами афалин, примерно теми методами, какими работают структурные лингвисты.  Они записывали текст и смотрели, из каких элементов он складываются, в какие большие единицы их можно объединить. За рубежом супруги Колдуэллы на основании анализа своих данных сделали вывод, что в свистах афалин доминирует какой-то один индивидуальный сигнал, свойственный только данной особи. Они его назвали сигнал-фервистел, то есть сигнал-подпись (у нас он называется свист-автограф) и решили, что вроде бы ничего особенного в свистах афалин, кроме этих автографов, нет. То есть это вроде бы коммуникативный сигнал, но какую информацию он передает, неизвестно. Они решили, что это сигнал, оповещающий, что данная особь здесь присутствует. Зарубежные авторы в основном стали заниматься исследованиями этих автографов. Колдуэллы разложили кажущееся многообразие сигналов афалин по трем полочкам. Оказалось, что у них есть серия широкополосных импульсов. Импульс – это короткий сигнал, но в нем присутствуют все частоты. Есть такое понятие – белый шум. Это тоже звук, где есть все частоты, и он на слух похож на шипение, а импульс – это что-то, похожее на маленький кусочек белого шума. И вот эти импульсы они используют для эхолокации, осуществляя контроль пространства и получая представление о мире.

Первые исследователи, писатели-фантасты, в своих произведениях определяли язык дельфинов как язык свистов и проводили аналогию с языком племен, живущих в горах. Они тоже для связи на дальние расстояния используют свистовой язык. Потому что если мы начнем говорить громким голосом, изменится сама структура сигнала, он станет неразборчивым. А свист – это более узкополосный сигнал, поэтому он лучше передает информацию на большие расстояния, он более помехоустойчив.

Но были обнаружены и другие сигналы, импульсно-тональные, которые состоят из импульсов и напоминают человеку на слух то плач младенца, то  мяуканье, а иногда человеческую речь, в которой оставили одни гласные, и нет шумовых сигналов. До сих пор они остаются малоизученными. Во-первых, их трудно формализовать и трудно исследовать, в отличие от хорошо различимых свистов. Высказывались предположения, что это могут быть какие-то эмоциональные сигналы, выражающие эмоции, в том числе и агрессию. Эти сигналы могут иметь коммуникативную функцию. С другой стороны, в широком смысле коммуникативными можно считать все сигналы, даже эхолокационные.

В нашей стране исследования коммуникации у афалин прекратились в начале 90-х годов из-за уменьшения или полного прекращения финансирования. На Западе они продолжались, но в основном там работали с тем, что легче, с автографами.

Интересно, как вообще происходит формирование автографа. У детеныша автограф формируется в течение первого года жизни. Дельфиненка надо научить, чтобы он не копировал чужие автографы, а начал производить такой, который отличается от сигналов окружающих.

То ли мать уже заранее придумывает этот автограф и начинает ему подсказывать, учить, то ли у них есть какой-то совет старейшин, который решает, какой сигнал дать – это надо изучать. Сейчас дельфины уже рождаются в дельфинариях. Это довольно часто случается. Надо поймать удобный момент и попробовать смотреть, что с ним будет происходить.

Автограф во взрослом возрасте уже является стабильным, он характеризует эту особь.

Кроме того, был открыт феномен мимикрии. Оказалось, что в принципе другие дельфины могу чужие автографы издавать. Тогда его смысл теряется и непонятно, для чего он существует.

Когда с 2010 года у нас появилась возможность работать в дельфинарии, мы захотели зарубежные выводы сравнить с собственными данными, тем более что аппаратура сейчас позволяет все это очень хорошо делать. И вот в 2010 году мы начали целенаправленные исследования. Поставили задачу провести суточные наблюдения: когда какие типы звуков издаются, отследить индивидуальный репертуар.

Большинство исследователей убеждено, что автографы есть. Решили и мы это проверить. Если есть четыре дельфина, значит, должно быть четыре автографа. Существуют ли они? И попробовать подобраться к импульсно-тональным сигналам, посмотреть, какая у них структура. Если ли какое-либо разнообразие.

Основной базой стал Коктебельский дельфинарий, в котором всего шесть дельфинов.

В Коктебеле проведено больше всего работ – 500 часов аудиозаписи. Дальше я расширил исследовательскую базу за счет  системы дружественных дельфинариев. Они хотя и частные, но взаимосвязаны между собой и пускают работать, хотя и не все.

Сейчас все дельфинарии дают коммерческие представления. Но в Крыму, в отличие от Москвы,  представления проходят только в сезон, и там с октября по май очень удобно работать.

В коктебельском дельфинарии удалось выделить индивидуальный репертуар. Кроме того, буквально в последнее время стали возобновляться работы в море. Студентка из Симферопольского университета начала заниматься дельфинами в Новом Свете, где обитает популяция дельфинов. И мы с ней начали работы по составлению каталога автографов с тем, чтобы вести учет дельфинов по голосам. У каждого свой автограф, их можно считать.

 Итак, мы попробовали вести суточные записи. С импульсными и локационными сигналами мы не связываемся, поскольку они достаточно изучены. Мы работаем с двумя категориями: свистами и импульсно-тональными сигналами. Свисты являются коммуникативными сигналами, а импульсно-тональные – вероятнее всего, тоже. Оказалось, что в общем объеме сигналов импульсно-тональных больше, чем свистов: их число доходит до 60 процентов. Раз их так много, значит, они для чего-то требуются.

Оказалось, что когда в дельфинарии длительное время присутствуют люди, то дельфины начинают воспроизводить свисты, а импульсно-тональных сигналов воспроизводят мало. А в периоды, когда они предоставлены самим себе, особенно в период так называемого утреннего и вечернего трепа, идут практически только импульсно-тональные сигналы. В свистах доминируют автографы, это имеет статусный характер, поскольку дельфины стремятся показать, кто тут главный, в их иерархии. Человек включен в социум дельфинов, ведь через него еда идет, тренировки проходят. Бывает, когда дельфин не в настроении, особенно если болеет, то он перестает выполнять команды. Но в принципе, человек для дельфина – это святое, что он говорит, то надо делать.

– То есть для них человек – это царь природы?

– Человек – существо более высокого ранга. Однако дельфины и внутри группы ранжируют всех, выстраивая социальную иерархию. Наша довольно сложная задача – понять, какой дельфин воспроизводит данный сигнал. Но мы нашли способ, как это можно делать. И теперь можем сигналы идентифицировать и выделять таким образом индивидуальный репертуар.

Дальше действительно были выделены свисты-автографы, которые являются подражанием другому дельфину. Оказалось, что такая мимикрия имеет иерархический характер. Так, старший в иерархии  дельфин позволял себе имитировать всех остальных, следующий в иерархии – всех, кроме старшего, и так далее.

– За счет чего у дельфинов выстраивается иерархия?

– За счет возраста, физической мощи. А посредством автографа дельфин может сообщить не только о местоположении, но и статусности.

Если посмотрим записи автографов, то увидим, что они существенно отличаются у членов группы дельфинов, и спутать их между собой невозможно.

Когда мы стали наблюдать дельфинов в коктебельском дельфинарии, то нам стало понятно, что автограф – это более многогранный, более многофункциональный сигнал, чем считалось раньше. Для дальнейших исследований нам нужна была статистика. И тогда я стал работать в других дельфинариях, и количество сигналов, которое было выделено, соответствовало числу присутствующих дельфинов.

Получилось, что 80 процентов репертуара составляют именно автографы. Значит, с точностью до 80 процентов мы можем пересчитать дельфинов по их автографам в открытом море. Это, пожалуй, самый точный на сегодня способ наблюдения за дельфинами.

В итоге многолетних наблюдений нами была обнаружена еще одна категория сигналов. Это так называемые псевдоавтографы – свист устойчивой формы, который периодически появляется в репертуаре, а потом исчезает. Один из таких сигналов нам удалось связать с поведением. В бассейне сложилась необычная ситуация: самцы вдруг стали дискриминировать  самок, загоняя их в малый бассейн, и не выпускали их. Причем самки даже и не пытались оттуда выплыть. Чтобы как-то восстановить справедливость, тренеры заставили самок выйти в большой бассейн, самцов загнали в малый и там их закрыли, чтобы они не могли повлиять на самок. Когда же тренеры решетку открывали, самцы быстро выходили в большой бассейн, а самки заходили в малый и там сидели. Причем не было ни драк, ни иных видимых понуждений со стороны самцов. И вот в момент, когда это происходило, оба самца начинали излучать этот вот сигнал. А потом в дельфинарии ситуация нормализовалась, дружба восстановилась, а сигнал исчез.

Формально этот сигнал похож на автограф, но сравнительный анализ различных записей показал, что это не автограф: он не является опознавательным сигналом. Тогда получается, что часть свистов может играть роль команд.

– Зачем им нужен автограф, тем более в дельфинарии, где они друг друга видят?

– Существует концепция биологического сигнального поля у млекопитающих. Согласно этой концепции, животные вокруг себя создают некоторую среду, обозначая свое присутствие. Это могут быть царапины на деревьях, иные метки. Представители других видов таким образом видят, что здесь уже кто-то обитает. По аналогии с этим, для объяснения коммуникативного поведения дельфинов я предложил теорию перманентного сигнального контекста. Дельфины излучают свои персонифицированные сигналы, и тем самым у них создается представление, что мир не пустой, он заполнен дельфинами, знакомыми или незнакомыми. Поскольку они слышат на расстоянии до 10 километров, то могут осознавать пространство в 100 квадратных километров. Излучая свой позывной, они сообщают другим, где находятся, на каком расстоянии, куда идут, какое положение занимают в социальной иерархии, какие эмоции испытывают. Дельфиненок рождается и сразу попадает в это акустическое поле, для него это постоянный контекст. Если никого нет, то это действительно, наверное, странно и страшно.

 Так что свисты – это сигнальная система, но все-таки ее функции довольно ограничены, роман Льва Толстого с ее помощью не передать.

Однако у дельфинов есть еще импульсно-тональные сигналы.

По каким-то внешним признакам их можно считать сигналами, которые представляют собой  коммуникативную систему открытого типа. Вообще по теоретическим философским разработкам есть только один пример коммуникативной системы открытого типа – это человеческая речь. На основании того, что мы знаем о человеке, можно предположить, какие общие свойства у этой системы должны быть: сигналы должны иметь сходные физические характеристики и встречаться в репертуарах всех особей. При увеличении объема просматриваемого материала периодически должны появляться одинаковые сигналы, причем, чем проще сигнал, тем больше его вероятность, повторяемость в тексте. Система характеризуется иерархичностью, многоуровневостью. Сигналы можно разложить на минимальные элементарные единицы, из которых складываются более крупные элементы, а из тех, соответственно, еще более крупные. Единицы более низкого уровня объединяются в  конструкции более высокого уровня. Это происходит не равновероятно, существуют более часто встречающиеся комбинации; некоторые же типы комбинаций, наоборот, невозможны. То есть это не хаос, а структура.

Получается, что импульсно-тональные сигналы подпадают под определение языка, в отличие от свистов, которые действительно свойственны только данной особи.

Мы проверяли импульсно-тональные сигналы по длительности сигнала, по минимальной частоте следования и по максимальной частоте следования. Они по этим формальным характеристикам одинаковы у всех дельфинов. А по длительности распределение похоже на логонормальное, это значит, что чем короче сигнал, тем их больше. А это свойственно и человеческим языкам.

Если мы берем текст, в нем более короткие элементы встречаются чаще – это  служебные слова, артикли. Чем длиннее слово, тем оно встречается реже. Это  так называемый закон Ципфа, он для всех человеческих языков един. Интересно, что импульсно-тональные сигналы под такую закономерность подпадают. Эти сигналы могут быть системой для кодирования достаточно сложной информации.

Вопрос состоит в том, знают ли об этом дельфины. Вот здесь как раз и находится направление дальнейших исследований.

Раньше нам не хватало аппарата для преобразования сигналов и машинной обработки, а сейчас все это есть, но требуется финансирование. Пока что пытаемся делать своими силами.

– Можно ли рассматривать вашу работу как попытку выбрать направление  поиска кодов для общего языка между человеком и дельфином?

– Конечно, понять систему коммуникации, если она у них действительно есть и достаточно сложная, будет трудно. Она выросла из других корней и на других принципах основана. Ведь дельфины – это, скорее, какая-то другая линия развития, то, что называется негуманоидной цивилизацией. В силу того, что они все-таки живут в другой среде, человеку труднее найти понимание с дельфином.

– Можно ли будет в перспективе проникнуть в разум дельфина, понять его речь с помощью технических средств?

– Язык из языка создать невозможно. Все расшифровки древних языков успешны, если сохранились какие-то параллельные тексты. Самый яркий пример – это язык этрусков, которые, как известно, начали жить на территории современной Италии несколько раньше, чем римляне. Но римляне, заняв доминирующее положение, не издавали этрусско-латинских словарей. У этрусков был достаточно богатый язык, причем у них была и письменность, и до наших дней дошло очень много этрусских текстов. Но поскольку параллельных текстов нет, невозможно понять, что тексты этрусков обозначают.

– Получается, мы можем только констатировать наличие языка и степень его сложности, не более того. А взаимопонимания можно достигнуть  только через обучающий эксперимент?

– Да, в сложившихся условиях только так.  Существует система элементов, из которой более сложные структуры складываются в еще более сложные. То есть язык у дельфинов явно есть.

Пофантазируем, как мы могли бы найти с дельфинами общий язык. Допустим, сначала мы научили дельфина выполнять определенное действие при предъявлении ему звуковой команды, дельфин это понял, и может транслировать нам эту искусственную команду, по которой мы понимаем, что он хочет делать. Потом надо каким-то образом добиться, чтобы он обозначил это действие своим собственным сигналом. И тогда уже, получив такой сигнал, человек может предположить, что он соответствует такой-то вот команде. И так процесс может пойти дальше – примерно как Миклухо-Маклай с папуасами учились понимать друг друга.

– Что можно сказать об исследованиях, проводимых на дельфинах военными?

– Действительно, и в США и в СССР военные тренировали дельфинов, правда, скорее не для прямого военного использования, но для поиска и помощи акванавтам, охраны подводных объектов. Эти исследования велисьво время Холодной войны. Потом, в 1990-е годы у нас финансирование прекратилось, а в Америке к этому еще и был потерян интерес. Сейчас стали раздаваться голоса, что надо опять начать служебное исследование дельфинов. Но мы надеемся, что будет и общее финансирование.

– Будем надеяться, что исследования возродятся в полном объеме, общество и государство повернутся лицом к этой загадочной цивилизации, и существа с таким развитым интеллектом не останутся без внимания ученых.  Пока же мир дельфинов остается для человечества Терра инкогнита...

Интервью провел Александр ЖИГАРЬКОВ

PS: Если программисты захотят помочь исследователям в создании программ обработки языка дельфинов, просьба обращаться в редакцию.

  «Психологическая газета: Мы и Мир» (№7[227]2015)