Александр Матвеевич Кантор - кандидат исторических наук, преподаватель Международного университета (в Москве), клинический психолог Реабилитационного центра социальной медицины. Член Европейской ассоциации университетских преподавателей психоанализа (EAUTP, London). E-mails:< sa_cantor@inbox.ru>,<khano_kantor@rambler.ru>.

  Кто хочет власти, придут на него сласти, а потом страсти, да в том ему будет  пропáсти.

                                                       Древнерусская мудрость

Власть отвратительна, как руки брадобрея…

                                                      О. Мандельштам

     Категория власти занимает  в русском языке немалое место; по мнению специалистов, власть описывается, оценивается и характеризуется более чем пятью тысячами понятий и категорий.

Показательна  связь русской категории власти с первичной символизацией жизненных начал, установ­лением порядка и т.п. Носитель и представитель власти - «начальник» - фигура, относимая к «началу» (основе) общества. «Начальник» в культурной традиции России также «правитель» (управитель), дословно - действующий по правде (истине). И другое определение властителя - «кормчий» (от слова «кормить»; аппарат власти - «кормило») явно указывает на весьма раннюю, психоаналитически – доэдипальную (т.е. неконкурентную, возможно, симбиотическую) семантику глубокой преданности ребенка матери.

В XVI столетии возведение царя Ивана IV (Грозного) на престол именовалось «венчанием» - букваль­но «бракосочетанием» царя с «землей» (страной). Семейная номенклатура власти существовала (и существу­ет) в разных культурах, но, видимо, в нашем отечестве она оказалась более устойчивой и симбиотической: «матушка» и «батюшка» есть имена также духовных лиц.

     Неудивительно, что  отношение к власти связано со страхами сепарации от жизненных основ; может быть, точнее говорить об экзистенциальных страхах, т.е., по сути, тревогах существования. Отсюда огромная роль ритуалов в российской (русской) власти, ее театрализация и т.п. Особое место занимают ритуалы, символизирующие жертвенную гибель во имя спасения «отчизны» (земли отцов) или «матери-родины» (мате­ринской земли), кровную зависимость от них и верность им, горечь утраты и ужас чужбины.

Тема глубинной связи человека и власти (Родины) встречается также в более поздних периодах российской истории. В качестве примера приведу широко распространенного в СССР «Марша авиаторов», исполнявшегося повсеместно (даже до наших дней) и бывшего дли­тельное время общепринятой метафорой русско-советской идентичности. «Мы рождены, чтобы сказку сделать былью, / преодолеть пространство и простор. / Нам разум дал стальные руки-крылья, / а вместо сердца - пламенный мотор. /Все выше и выше, и выше / стремим мы полет наших птиц, /и в каждом пропеллере дышит / спокойствие наших границ».

Очевиден инфантильный характер фантазий («сказку сделать былью»), регрессия к «океаническому чувству» всемогущества («преодолеть пространство...»), растворяющее личное «я» в космическом континууме. Символический ряд - стальная птица - самолет - человек, динамически устремленный ввысь - символ не про­сто полового акта, а, скорее, инцестуозного насилия: овладение во имя слияния с породившей тебя Ро­диной.

Фигура власти в России нередко ассоциируется с материнским образом природных стихий. Наиболее популярной была модифи­кация «Матери-сырой земли», т.е. постоянно плодоносящей почвы, связанная  с семантикой покоя и смерти, всепоглощающего целого (космоса, страны, коллектива и т.п.). В последнем значении часто выступала идея милитарно-мазохистского характера периодов Первой и Второй мировых войн: «Родина-мать зовет!» или «уме­реть за Родину-мать».

     Особой властно-материнской фигурой в России XX столетия долгое время являлась коммунистическая партия. Именно она претендовала на роль тотального объекта, даже в сфе­ре межличностных отношений, поощряла вмешательство коллектива в личную и семейную жизнь граж­дан. Достаточно вспомнить ироническую советскую пословицу «Русская женщина сильна парторганизацией», стереотипные выражения типа «это дала вам партия» и, наконец, фривольную час­тушку: «недоволен наш народ - / мало партия дает, / наша партия не ...лядь, / чтобы каждому давать».

Вообще, в советский период в русском языке были весьма распространены глаголы: «дать», «брать», «отпустить» (дают - вместо продают - товары, берут - вместо покупают - что-либо, отпускают - вместо предос­тавляют - что-нибудь); что есть одно из свидетельств архаизации социальных отношений как результата властвования, а именно, превращения граждан в «детские», зависимые фигуры.

По сути дела, материнская фигура власти в России имеет черты фаллической, т.е. гиперопекающей, принуждающей, агрессивной (мужеподобной) матери. Исследователи  деспотических  форм власти отмечают, что  мощная система контроля извне возобновляла в человеке детские взгляды и чувства. Только в детстве другие люди – родители  - обладают подобным могуществом ввергать нас в безнадежные внутренние конфликты, если наши желания расходятся с их собственными (Б. Бетельхейм).

Весьма существенна в отечественной традиции власти - власть коллектива, именовавшегося  в России «миром»; его семантика нередко пафосна и танатологична: «Что мир по­рядил, то Бог рассудил» «На миру и смерть красна», «Мирская молва - что морская волна», «Мир заревет - лес клонится», «С волками жить - no-волчьи выть», и др.

 Власть коллектива отождествлялась также и с защитой от страха отделения.

Историко-культурные факты свидетельствуют и о глубоко оральном (ребенок – материнская грудь) уровне связей власти «мира» и человека в культурном российском наследии. Важнейшая из «оральных» традиций: коллективное застолье - «пир на весь мир». Даже бедней­ший член общины (рода или др. группового образования) считал за честь в нем участвовать, ставя на «кон» (основу) лучшее, что имел; в этом случае он мог рассчитывать на поддержку «мира». Недаром такие пиры на­зывались «братчинами» (т.е. единством братьев - членов мирской семьи). Специфическим обычаем такого рода застолий нередко является соревнование в употреблении спиртных напитков, порождавшее подлинно бессознательную форму связи. В данном отношении показателен вопрос пьющих друг ко другу: «Ты меня ува­жаешь?» – как устремленность к эмоциональной близости. Стремление к сохранению трезвости на пирах (равно как и выпивка в одиночку) традиционно осужда­лась как проявление индивидуализма и неприятия «своих». Потеря сознательного «Я» означала наиболее полную идентификацию с властью коллектива и чувство всемогущества: «Когда христианин (или крестьянин – А.К.) пьян, то сам себе пан»; что до сей поры актуально для российской культуры («Ну о чём с тобою говорить? / Всё равно ты порешь ахинею. / Лучше я пойду к ребя­там пить, / у ребят есть мысли поважнее. / У ребят серьёзный разговор: / например, о том, кто пьёт сильнее, / у ребят широкий кругозор - / от ларька до самой бакалеи... / Разговор у нас и прост, и груб, / все вопросы мы решаем глоткой...» (В. Высоцкий).

    Итак, власть порождает, наказывает, спасает, опьяняет…Словом, то, что в психоанализе называют «сном наяву», «исполнением желаний» и «фантазмами».

      И в наши дни носители отечественной власти прибегают к специфически устрашающей лексике. Приведу отрывок из интервью, данного мною «Независимой газете» («НГ» от 11 ноября 2003 г.).

- Александр Матвеевич, журналисты, политологи, имиджмейкеры уже давно обратили внимание на очень эмоциональную манеру выражаться президента России Владимира Путина. "Мочить в сортире", "замучаетесь пыль глотать", "сопли жевать", совсем недавнее образное высказывание Владимира Путина в беседе с итальянскими журналистами - "законы надо выполнять всегда, а не только когда за одно место схватят"… Эти фразы уже прочно ассоциируются с образом нашего президента. Что бы вы, как психоаналитик, сказали по данному поводу?

- Добавил бы известную фразу президента относительно "обрезания, после которого ничего не вырастет". Вообще подобная лексика в политике не нова. Еще недавно к "туалетной" лексике, даже с криминальным оттенком, прибегал генерал Александр Лебедь, например, с выражением: "Ваше место у параши". Пользовались ею Ленин, разумеется, Сталин и Хрущев, именовавшие своих оппонентов "говнюками" и "засранцами". Это имело место также в практике американских президентов, из более современных - у Никсона, например. Правда, чаще это звучало в неофициальной обстановке. Данная лексика имеет символический смысл, относимый психоаналитиками к анальной и фаллической стадиям психосексуального развития. Зигмунд Фрейд связывал анальные фиксации с упрямством, жестокостью, вязкостью негативных эмоций, и даже с "инстинктом власти". Фаллические - с соревновательными устремлениями по отношению к отцовской фигуре (ею может быть та же политическая власть) за обладание матерью (в переносном смысле - любовью, например, "народа", публики и т.д.) и страхом кастрации, то есть поражения в этой борьбе ("эдипов комплекс"). Путин очень хочет это показать: настоящий мужик-то – это он! Как в песне Высоцкого: "Настоящих буйных мало, вот и нету вожаков"...

продолжение в следующем номере.

«Психологическая газета: Мы и Мир»(№5[105]2005)