Это было давно. Будучи еще совсем молодым человеком, я организовал студию изобразительного искусства для учащихся младших классов в Доме пионеров одного из районов г. Улан-Удэ. Работа мне очень нравилась. Я имел возможность заниматься живописью, ведь студия - это одновременно и твоя мастерская в свободное время.

Я вел экспериментальную работу с детьми студии по совету и под руководством Юрия Александровича Полуянова, известного психолога и автора программы развивающего обучения  изобразительному искусству (знакомство с Ю.А. произошло во время моей учебы в одном московском интернате). В этой связи в течение полугода я читал книгу Василия Васильевича Давыдова «Виды обобщения в обучении» - основополагающий труд по теории развивающего обучения.  Каждую неделю по выходным приходил в библиотеку, как на работу, и читал. Чтение давалось мне не без  труда. А когда перевернул последнюю страницу, понял, что изменился. Я стал мыслить иначе. Мир предстал передо мной в многообразных проявлениях (конкретизациях) исходных содержательных абстракций. Был четко осознаваемый интеллектуальный порыв - хотелось  докапываться до причин явлений окружающей действительности. Это повлекло за собой неожиданные  последствия. Хотя мне по-прежнему нравилось работать с детьми, но я вдруг стал остро чувствовать свое интеллектуальное одиночество. Друзей у меня было много. Но интеллектуального общения, которое будило бы мысль, способствовало внутреннему росту, не хватало. В то время в Улан-Удэ шла достаточно насыщенная культурная и научная жизнь. Но она не касалась того пространства мысли, в котором я оказался.

Спустя много лет, когда я уже жил в Москве, во время  одного из приездов  в Улан-Удэ я оказался  в районе, где когда-то жил в юности. Там почти ничего не изменилось. Мне показалось, что я опять нахожусь в том положении, что и в юности - будто пролетел на машине времени через десятки лет назад. Возникло состояние, которое можно назвать потерянностью, словно заблудился и не знаешь куда идти. Но не в географическом смысле, а в пространстве мысли. Не знаешь, в каком направлении думать. Появилось ясно осознаваемое щемящее чувство одиночества. А с ним пришло оцепенение. Я словно застыл на месте.

Оцепенение оставило меня только после того, как я усилием воли «покатил на машине времени» обратно и начал вспоминать.

… Я поступил на психологический  факультет МГУ - это было мое второе высшее образование. Благодаря Юрию Александровичу стал работать в лаборатории Давыдова в Институте общей и педагогической психологии Академии педагогических наук (ныне Психологический институт РАО). В Москве я нашел уже сложившийся объект для поглощения энергии интеллектуального порыва. В данном случае он имел конкретное название – проблемы «научной школы психологической теории деятельности». Жизнь в этой «школе» требовала от меня определенных усилий. Хорошо, что силы были - только сейчас понимаешь, как много их нужно в юности. Хорошо, что научная жизнь того времени имела ясную, адекватную времени форму. Я вспомнил дискуссии на психологическом факультете и в Давыдовском институте, а потом эйфорию, охватившую меня от жизни в интеллектуальной атмосфере, - и вышел из оцепенения…

К чему этот рассказ? Дело в том, что особенностью современной интеллектуальной жизни является как раз отсутствие условий, позволяющих придавать интеллектуальным порывам нужную форму. Вроде бы многое доступно, а сложившихся объектов социального взаимодействия, способных поглотить неожиданно открывшуюся энергию, нет. Сочетание интеллектуального порыва и интеллектуального одиночества приводят к трудно переносимому состоянию. Многое зависит от самого человека. Но многое и от обстоятельств. Сейчас одной переменой места не обойдешься. Человек не только в провинции, но и в столице часто не знает, где искать нужный объект приложения его интеллектуальных порывов. Ему не нравится, как идут дела на работе, он не находит удовлетворения от чтения книг, просмотра фильмов, ему не с кем обсудить вдруг открывшиеся ему аспекты бытия. В определенной мере это обусловлено конкретными историческими условиями развития нашей страны.

 Произошла смена ценностей. Даже в рутинной интеллектуальной работе многие ясно ощущают крушение прежних концептуальных схем. И люди, чей удел - мыслить о существе происходящего, оказались один на один со своими размышлениями. Здесь знания и интеллектуальный опыт сами по себе не имеют значения. Мышление человека оказывается в каком-то первородном состоянии.

Мартин Хайдеггер дал при анализе метафизики Ницше образное определение этому состоянию как «приуготовляющее мышление». Во всяком случае, в русском переводе оно звучит удивительно точно. Ты не готовишься к чему-то, а тебе нечто уготовано. Судьбой тебе уготовано место, где будешь мыслить, но ты еще не там. Ты где-то рядом. Ты это чувствуешь и пытаешься мыслить. Но объекта для мысли у тебя пока еще нет… Ты осознаешь его важность, но сделать первый осмысленный шаг пока не можешь. Ибо чувствуешь, что это должно быть совершено в сфере глубинных оснований твоих размышлений о существовании в этом мире.

Хайдеггер рассматривал эту ситуацию под знаком вырастающей в недрах европейской интеллигенции идеи нигилизма как «отрицания высших ценностей». Если перевести это на язык переживаний конкретного человека, начавшего размышлять о сущностных основаниях своей жизни или своего дела, то с определенной натяжкой их можно охарактеризовать как ощущение невозможности прежнего существования. Вот тут оказывается, что в деятельности мышления (это я говорю как последователь деятельностного подхода в психологии, хотя, наверное, лучше было сказать: в «жизни мышления») есть определенный этап, когда  человек пытается мыслить иначе. В этом явлении есть что-то геологически величественное.  Это нечто вроде скрытого от посторонних взглядов нарастающего  тектонического напряжения душевных сил человека.

 «Что же до нашей попытки осмысления (метафизических оснований бытия), то тут все дело в том, чтобы приуготовить простой и неприметный шаг мышления. Приуготовляющему мышлению крайне важно проредить и просветить те просторы, в пределах которого бытие вновь могло бы принять человека - в отношении его сущности - в некоторую изначальную сопряженность с ним. … Самое трудное найти для этого сообразную форму, так чтобы воспитание мышления не пало жертвой смешения его с научным исследованием и с ученостью. Подобное преднамерение прежде всего подвергается опасности тогда, когда этому мышлению одновременно приходится лишь отыскивать свое собственное местопребывание» (М. Хайдеггер. Ницше и пустота. -   В.А.Г.).

В приуготовляющем мышлении как в некотором состоянии человека накапливаются интеллектуальные порывы. Такое состояние не может  длиться долго - оно либо преобразуется в творческую жизнь, в поступки, если находит нужную форму, либо переходит в чувство интеллектуального одиночества. Выбор направления не происходит осознанно. Здесь нет места рефлексии, так как в  приуготовляющем мышлении нет конкретного объекта. В какую сторону качнет - это вопрос судьбы. Первое, конечно, требует значительных волевых усилий, но и удачного сложения обстоятельств. При задержке с принятием решения часто  имеем второе. Чувство интеллектуального одиночества может продолжаться долго. Само по себе оно не опасно. Человек способен оставаться при этом социально адаптированным. Но оно может привести к обиде на мир, к погружению в бесплодные фантазии. Происходит отрицание ценности своего прежнего существования без определения новых ценностных ориентиров. Это, конечно, еще не нигилизм в ницшеанском смысле, но психологически очень близкое к нему состояние. Такое часто происходит, если человек не находит применения накопившейся энергии интеллектуальных порывов. И тогда может произойти нечто, похожее на извержение вулкана.

В качестве примера можно привести события, происходящие в пьесе А.П. Чехова «Дядя Ваня». Персонаж пьесы Иван  Петрович Войницкий, интеллектуально одаренная натура, долгое время находился под влиянием своего родственника профессора Серебрякова. Неожиданно он освобождается от иллюзий и начинает мыслить самостоятельно. Но не может найти объект для реализации своих интеллектуальных порывов, кроме молодой жены профессора. Начинаются переживания по поводу впустую растраченных лет, он делает попытку покушения на жизнь профессора и пытается подготовить  самоубийство. Все происходит почти на грани помешательства. Логика действия ведет к полному краху всех отношений членов данной семьи. Но в финале все вдруг успокаивается. Иван Петрович возвращается к прежней жизни. Ключевую роль в этом играет его племянница, дочь первой жены профессора Соня. Разрешение невыносимой для Ивана Петровича ситуации  происходит скрыто от зрителя - видимо, в «тайных переговорах» с Соней. Соня находит новую интерпретацию прежней жизни и их общего прежнего дела. В этом смысле она оказывается более зрелой, чем ее дядя. Она как бы выстраивает новый идеальный объект, который поглотил избыток интеллектуальной энергии Ивана Петровича.

Это не окончательное решение вопроса. Такие проблемы могут быть решены человеком только самостоятельно. И это подробно обосновано Ницше, а затем Хайдеггером, правда, на более высоком уровне, в отношении к судьбам всей европейской интеллигенции. В данном случае можно сказать, что интеллектуальное одиночество запрограммировано всем развитием европейской культуры.

Но пока вопрос не решен самостоятельно, нужна передышка, когда человек в размышлениях попробует «проредить и просветить те просторы, в пределах которого бытие вновь могло бы принять человека». Что сделала Соня для Ивана Петровича? Она  дала ему передышку, придав новый смысл его прежней жизни. 

Да, в этом момент человеку действительно нужна передышка. Он ищет объект для творческого преобразования. Пока он не найден, нужен другой человек, вместе с которым может быть создан временный объект. Он может быть несовершенным – какого совершенства можно требовать от временной вещи? Впрочем, в искусстве сейчас создаются совершенные временные объекты: перформансы. Они могут быть эпатажными и совершенными одновременно. Хотя и живут недолго, но в момент предъявления зрителям полностью захватывают их воображение. Великим мастером в этом деле был Сальвадор   Дали. Присутствие зрителей  - необходимый момент перформанса. Автор и зрители вместе создают  эстетическое событие. Их порывы и устремления должны на миг соединиться в конкретном месте и времени и дать возможность появиться новому, которое тут же уйдет и останется в культуре только как миф.

Возникает вопрос, как создавать такие объекты в частной беседе или психологической консультации, в научном творчестве. Ответ, как ни странно, прост. Надо пуститься в путешествие  во времени. Здесь опять можно сослаться на авторитет Хайдеггера. И он же предостерегает нас - на этом пути нас ждут колоссальные перегрузки. Как аргонавтов в их путешествии за золотым руном.

В заключение приведу еще один пример. Однажды на аналитической игре с работниками культуры в начале 90-х годов мне удалось создать что-то похожее на интеллектуальный перформанс. Это было время очевидного  разрушения старой системы культурно-просветительской работы. Из сбивчивого рассказа одной участницы групповой беседы о переживаниях, связанных с потерей ориентиров профессиональной работы, я соорудил чисто формальную конструкцию. Были взяты два разнесенных во времени события. Я начал анализировать возможные связи этих двух событий, постоянно переходя от первого ко второму и обратно.  Летал на «машине времени». В результате вдруг появился почти осязаемый объект интеллектуального рассмотрения, захвативший всех участников беседы - а их было около десяти. Его невозможно описать. Все понимали, что речь идет о переживаниях по поводу отношения к профессиональным проблемам. Этот объект был проекцией их сущностного отношения к современному положению дел в области культуры. Удерживать его в поле внимания удавалось за счет постоянного перехода из этой высшей сферы в сферу обыденной жизни и обратно. Так путешествие во времени превратилось в движение по пространству интеллектуальных сфер. Сохранить объект, правда, до конца игры не удалось. Думаю, не были найдены нужные слова: знаки и символы из окружающей современной действительности, которые существуют объективно и не зависят от частностей беседы. Но сама беседа переживалась потом людьми как значимое событие этой игры. Этот маленький, по касательной к траектории наших рассуждений пример показывает, что полет во времени требует от нас способности быть на острие современных проблем.

Психологи в принципе могут создавать нечто вроде перформанса - искусственного объекта для поглощения энергии интеллектуального порыва. За ними стоит вековая культура работы с похожими объектами. С моей точки зрения, творчество Зигмунда Фрейда есть образец создания интеллектуального перформанса. Но повторить его уже нельзя - сейчас другие проблемы.  Думаю, что какой-то мере психологи уже ответили на вызов времени, создав сеть учреждений второго высшего образования по специальности «психология»,  и  в какой-то мере сняли накопившуюся в нашем социуме энергию интеллектуальных порывов. Об этом я писал в статье «Интеллектуальное одиночество и второе высшее образование», ссылаясь на опыт работы в Московском городском психолого-педагогическом университете.

Перспективы решения проблемы интеллектуального одиночества видятся нами в коллективном творчестве людей. Вместе с тем, часто совершаемая ошибка заключается в том, что страждущая душа ищет только общения, а искать надо еще объект, точнее, его создавать. Это под силу мыслящему человеку. На пути этих исканий иногда нужна передышка. Тут, действительно, может помочь понимающий собеседник.  А дальше – в путь. Дорогу осилит идущий.

 «Психологическая газета: Мы и Мир» (№[120]2006)