Когда задумывались наши беседы с Аллой Александровной Андреевой, разговор второй мы собирались посвятить самым драматичным страницам ее жизни – любви к Даниилу Андрееву, замужеству, аресту и лагерям. Чем жила Алла Александровна после смерти мужа? Чем заполнены дни ее жизни сейчас? Мы сами можем свидетельствовать, что живет она очень напряженной жизнью – выступает с концертами, на которых читает стихи Даниила Андреева, много слушает музыки, постоянно бывает в театрах, общается с людьми, которых всегда много вокруг нее. Несмотря на тяжелый недуг – слепоту, несмотря на болезни, приходящие с возрастом, она всегда подтянута, живет интенсивной духовной жизнью. Ум ее ясен, суждения интересны: ее волнуют проблемы бытия человека в мире, она продолжает обдумывать их, готовая полемизировать с любым собеседником.

В какой-то момент нашей беседы стало заметно, что Алле Александровне не так интересно пересказывать страницы своей биографии, как делиться своими мыслями по поводу времени ушедшего и настоящего. И подумалось: о жизни своей и мужа она писала и в книге мемуаров "Плаванье к Небесному Кремлю", изданной в 1998 году, и в предисловиях к изданиям "Розы Мира", и в собрании сочинений Даниила Андреева. Кто заинтересуется, тот найдет эти книги и прочтет их. А вот взгляды – мировоззрение сильной, умной, интересной женщины – можно узнать только из разговоров с ней. Поэтому, лишь намечая основные вехи ее биографии, большую часть наших бесед мы посвятили разговорам о встречах с людьми, ценностях жизни и истории. Алла Александровна – немолодой человек; ее взгляды давно сформировались. Иногда кажется, что ее суждения о вещах излишне резкие и категоричные. Но она умеет убеждать собеседника в своей правоте. Во всяком случае, заставляет задуматься. Мы решили представить материал наших бесед в полемично заостренной форме. Резко судить о социализме уже не принято: наступающий капитализм сегодня ошеломляет больше, чем сталинские лагеря. Однако чтобы судить об окружающем мире, надо не только понимать смысл происходящего, но и ясно помнить уроки времени прошедшего. Поэтому думайте вместе с Аллой Андреевой, полемизируйте, читайте – нам кажется, что такое чтение сегодня полезно нашей душе.

СОЦИАЛИЗМ
    

– Сегодня говорят, что заботой Советской власти было благополучие среднего человека. Но так ли это? Опорой России и среднего человека было русское крестьянство. И эту опору у людей вырвали из-под ног. А может ли средний человек жить благополучно и сыто, если разбита деревня?

Нам постоянно напоминают, что русский крестьянин долгое время был крепостным, но забывают, что у колхозников паспортов не было. Они не могли никуда из своей деревни выехать. Они тоже были крепостными. О какой заботе о простом человеке после этого можно говорить?
  

КОЛЛЕКТИВИЗАЦИЯ
  

– Алла Александровна, в своей книге Вы пишете о том, как плыли на пароходе по Волге и во время этого путешествия столкнулись с голодающими людьми. Позвольте, я процитирую: "В 1933 году я – мне 18, братик – ему 10 и мама…отправились в путешествие на теплоходе по маршруту "Москва – Уфа"… На всех пристанях – толпы людей, их называли "беглыми". Они бежали с Украины. Бежали куда глаза глядят, чтобы выжить… Голодные дети ползли по лестницам вверх, туда, где плыли мы, пассажиры с билетами. Я видела, как такого ребенка матрос ногой пихнул с лестницы. Этот матрос не был злым человеком, он просто не мог этого вынести"… Не могли бы Вы рассказать подробнее об этих впечатлениях?

– Это был организованный нашим советским правительством на Украине голод. Люди бежали туда, где надеялись как-то прокормиться и детей прокормить. Пристани на Волге и особенно на Каме и Белой были полны людей с детьми. Они лезли в трюмы пароходов, чтобы куда-то еще плыть, где можно выжить. А голодные ребята, конечно, ползали по лестницам парохода и просили есть. Пассажиры и матросы совали детям в ручки еду, но не могли накормить их всех.

Это был самый настоящий, чудовищный голод. Мальчику, про которого я пишу в воспоминаниях, было года четыре.

Причем, прибавьте ко всему советскую инквизиторскую закрытость – говорить об этом было нельзя. Все видели и все молчали.

Да и что сказать? Человек, который попробовал об этом заговорить, в лучшем случае поехал бы на 10 лет в лагеря. В лучшем случае…

А подоплека этих событий такова. Советскому правительству потребовалось зерно, на Украину направили людей, которые отнимали абсолютно все, до последней крошки в доме. Я совершенно случайно об этом знаю. Отец моей знакомой, партиец, был среди тех, кто был послан за зерном. Он застал страшную картину: набитые зерном запертые зернохранилища и рядом люди, умирающие с голоду. В то время моя знакомая была девочкой и случайно ночью услышала разговор отца с матерью. Он говорил, что позвонил в Москву Молотову и рассказал ему, какое на местах тяжелое положение. Рассказал, что людям нечего есть, и попросил разрешения открыть зернохранилище и накормить их. И получил на это четкий ответ Молотова: "Запрещаю. Половина передохнет, вторая половина пойдет в колхоз". Вот так проводилась коллективизация, о которой сегодня коммунисты вспоминают с нежностью. Это была установка Советской власти – "половина передохнет, половина пойдет в колхоз". Что и сделали.

Меня поражает, что современные люди так плохо знают об этом. До сих пор царю припоминают 9 января 1905 года, когда в его отсутствие в Петербурге был отдан приказ о расстреле демонстрации. Это день называют "кровавым воскресеньем". А организованный большевиками голод на Украине в 1933 году, когда погибли миллионы, – никто не помнит.

Страшные впечатления, которые у меня остались от той поездки на пароходе, определили мое отношение к Советской власти. На Лубянке следователь меня спрашивал, "когда начались мои антисоветские взгляды". И я говорила точно: летом 1933 года. Я своими глазами видела, что Советская власть делает с народом. Но этого в протоколы не записали.
   

ЛУБЯНКА

– Вы не боялись открыто говорить следователю о том, что думали?

– Я на следствии вела себя бесконечно глупо: абсолютно все говорила. Решила, что один раз надо сказать все, что думаю. Ведь следователь меня уговаривал: "Вы знаете, с нами никто не говорит искренне, а нам так важно знать, что люди думают…" Я по своей наивности все и выложила!

Они умели найти подход к каждому человеку, умели заставить разговаривать и оговаривать. Это была сознательная, сатанинская работа.

– Это были страшные личности …

– Я думаю, что их судьба еще страшнее, чем их личность.

– По-разному они кончили: некоторые умерли в своей постели, оплакиваемые родственниками, и были похоронены с почетом…

– По-разному? Простите, пожалуйста, здесь ничего не кончается вообще: здесь все только начинается… Продолжение будет дальше, в иных слоях, в иных мирах, и я думаю, что они платят страшную плату… У Даниила Андреева в поэтическом ансамбле "Русские боги" об этом – глава "У демонов возмездия". ( "Раньше райской синевы вникай в кромешные видения, затем, что этой злой главы первейший смысл – предупреждение.")

Глава начинается со смерти следователя. Первейшая ошибка – вера (или надежда?) в то, что наши души смертны. Даниил Андреев предупреждает о том, что ему открылось в видениях и сно-видениях во Владимирской тюрьме. Эти картины загробного падения вниз далеки от лубочных картинок с описаниями грешников в чанах над адским огнем и чертиками, мешающими варево. То, что нарисовал Даниил Андреев, – по-настоящему пугает… Действительно ли там так? Кто нам скажет? Герой главы – "демонов возмездия бесправный раб", Почетный Чекист, последовательно спускался после смерти из слоя в слой, и каждый новый спуск оказывался страшнее предыдущего… "Где я?.. жив или нет?.. Я – нагой, я – растерзанный, рваный… Смыв черты, словно грим, плоть бесформенным сгустком серела И не скрыла бы ткань, что я – нечисть, я – гном, я – урод." "…Я пробовал встать, но мышцы руки Оказывались мягки, Как жалобно вздрагивающее желе, Как жирная грязь на земле. Да, куча бесформенного гнилья – Так вот настоящий я?.." "Как смел я ждать, что искуплю Во тьме чистилищ все деяния, Что дух Возмездья утолю Простою болью покаяния? Я понял: срыв мой сквозь жерло Едва лишь начат. Неимоверное Злодейство прошлое влекло Меня все ниже тягой мерною…" Он осознает, что произошло падение в вечные муки. "А духовная мука была уподоблена соли, В глубь горящего тела бросаемой демоном мне… Помогите! Спасите! О, люди далекого мира! Хоть молитесь за нас! Хоть сочувствие бросьте, как нить!.. Но напрасен был вопль: наслоив неимоверные глыбы, тыщеверстная толща незыблемой стала давно, И, приникнув к земле, даже сонмы святых не смогли бы Различить голоса уходящих на адское дно." Человек испытывает горе богооставленности, неутолимейшее из страданий. Понимает, что теперь нам ним властвует закон, столь жестокий, не может иметь божественного происхождения. Упорствующие во зле спускаются еще ниже – туда, где они не нужны и дьяволу… Но Даниил Андреев остается самим собой – человеком, преданным свету: и там, на адском дне, оказывается, есть надежда: "чья-то деятельность тайная Совершалась вкруг меня… Дать на каждый стон – ответчество, Насыщавшее, как хлеб"… Предупреждая, Даниил Андреев призывает нас к познанью – "чтоб разум вещий смог отделить Господний дух от духов мрака…"

– Алла Александровна, а Вы верите, что существуют миры, о которых Даниил Андреев рассказывает?

– Конечно! Я не просто верю – у меня нет никаких сомнений в этом.

– Вы верите, что существует именно такая структура мира, которую описывает Даниил Андреев?

– Думаю, да.

– Но почему?

– Я так думаю. Понять это нельзя: есть вещи, которые не понимают.

– А вдруг все по-другому?

– Ну и что? Меня это абсолютно не волнует. После смерти я узнаю все точно. 
      

АРЕСТ
   

– Алла Александровна, как в то время происходил арест?

– На все лады! Даниила взяли – обманом, ему предложили в Харькове прочитать лекцию по книге о русских путешественниках в Африке, которая была уже в гранках. Там и взяли…

– А зачем нужен был обман, когда они могли арестовать его дома?

– В ГБ очень любили действовать театрализованно. Меня взяли дома. А, например, одну хорошую девушку, с которой мы дружили в тюрьме, взяли по-другому: из-за праздничного стола. Их было три подружки, все – молоденькие девочки, гораздо младше меня. И вот одна пошла за бутылкой вина, а другая – купить какую-нибудь закуску к столу, их подстерегли и взяли: одну с бутылкой вина, другую – с какими-то бутербродами. Чекисты очень любили такое.

А обожаемая ими акция на Украине, особенно на Западной? …Уже решено, кого арестуют: молодых мальчика и девочку, которые любят друг друга. Но в ГБ ждут. Чего ждут? Дня венчания. И вот день приходит, дома собрана свадьба, молодые венчаются, и по дороге из церкви их арестовывают. 

– Вы думаете, это делалось специально, не было случайным совпадением событий?

– Специально. Они обожали так делать, садистически наслаждались тем, что устраивали. Подумайте сами: ГБ не меньше других известно, что дома молодых ждут мамы и папы с накрытым столом! Почему их надо арестовывать по дороге из церкви к этому накрытому столу и к постели?

– Алла Александровна, это реальная ситуация? 

– Это не просто реальная ситуация, я слышала десятки рассказов о таких реальных ситуациях. В ГБ очень любили устраивать драматические сцены.

– Может быть, туда шли люди, имеющие особый склад личности?

– Вы же понимаете, что у людей, которые делают жестокие вещи, демонизируется психика.

– А как понять – "демонизируется психика"?

– То есть психика становится ненормальной! Схватить мать, затащить ее в тюрьму, а трехлетнего ребенка бросить на улице, – это ненормально, правда? А так делали! Или иначе: брали мать и отца, оставляя в комнате одних крохотных детей. Потому что тогда мать и отец с ума будут сходить и скорее на всех наговорят…

– Алла Александровна, расскажите подробнее, как происходил Ваш арест.

– Я жила у Даниила в Малом Левшинском переулке. Там была коммуналка, и у Даниила была комната. Все произошло так же, как у многих: звонок в дверь, входят люди в форме, говорят: "Все – в комнату, всем жильцам в квартире оставаться в своих комнатах". Солдат встал с ружьем у двери. Был вечер, обыск длился до утра, четырнадцать часов. Папа звонил всю ночь. Солдат брал трубку – папа, конечно, спрашивал меня – а солдат рявкал: "Ее нет!"

Это один из вариантов, а вариантов было очень много. Вы идете с работы домой. К вам подходят, говорят: "Пройдите к машине". Вы домой не приезжаете. Каждую ночь забирали людей. Каждую ночь в коммуналках и каждый день на работе все смотрели: кто сегодня не пришел. Не пришел – значит, взяли.

В стране можно было сесть безо всяких причин. Посмотрите, как арестовывали людей, как арестовали детей! Приведу в пример только один случай.

Дети в булочной купили торт, торт вытащили, а в коробку осторожно сунули мышонка. Перевязали коробку лентой и принесли обратно в булочную. Поставили тайком эту коробку на стол и подглядывали весело, кто возьмет и выпустит мышонка. Ну кто-то, конечно, взял ее, открыл, оттуда выскочил мышонок, поднялся страшный шум… И что же – посмеялись, разошлись? Нет, ребят посадили – за попытку террористического акта!

Со мной сидела наша старшая "террористка", Ольга Николаевна Базилевская, жена актера МХАТа. Она была учительницей литературы в московской средней школе. Ее арестовали по статье 58.8 – "террор" и обвиняли в подготовке покушения на Сталина. Она проходила по делу одна – даже группы не было. В деле было записано: при обыске обнаружено оружие – нож для разрезания книг. Ольгу Николаевну осудил открытый народный суд. Ей вынесли приговор – 25 лет лагерей строгого режима.

Хочется сказать еще об одной важной вещи. Это были десятилетия героического поведения православной церкви. Сейчас обвиняют церковь, что епископы сотрудничали с властью, с КГБ. Если какой-то епископ подписывал что-то с ГБ ради того, чтобы церковь была, чтобы литургию служили, – они сами разберутся с Богом. Они постоянно стояли перед тяжелым моральным выбором. Кто не был на их месте, не может судить, что они делали правильно, а что нет.

Представьте себе картину, – очень условную, конечно. К священнику на исповедь пришли три очень разные женщины. Одна искренне исповедовалась, получила отпущение грехов. Вторая пришла на исповедь и не сказала всего, что думает. Потому что есть вещи, которые говорить нельзя.

– Из политических соображений?

– Да. А третья – работает в ГБ. Она исповедуется священнику в том, что подготавливает убийство Сталина. Что делать священнику? Промолчать? А ведь она донесла, "где надо", что на исповеди все рассказала. Значит, "в органах" уже знают, что он промолчал. Это уже статья в УК – "недонесение". А донести – значит раскрыть тайну исповеди… Вот только один пример морального выбора, который стоял перед священниками в те годы.

Три женщины – и три варианта исповеди. Один человек – абсолютно чистый и честный, другой – умный и осторожный и третий – подлый. Так что же священнику делать, в конце концов?

– Да, сюжет, достойный Шекспира…

– А жизнь достойна шекспировских сюжетов… Кстати – Шекспир почти не шел в Советское время.
     

ЛАГЕРЬ И ТЮРЬМА
     

– Алла Александровна, что дал Вам лагерь в личностном плане?

– Лагерь проявляет какие-то черты в человеке, которые не были до этого момента в нем выявлены. Лагерь ничего не уничтожает в людях и ничто не рождает. В частности, лагерь, например, выявляет, что для человека важно, а что – нет. Где большое несчастье, а где – ерунда, о которой не стоит говорить. В лагере я заметила, что люди по своей психологической структуре не меняются, где бы они ни были.

Моя приятельница-художница работала в Петербургском театре Радлова, потом вместе с театром уехала к немцам, там тоже была – художницей театра. Потом весь театр вернулся, поверив обещаниям: "Родина вас ждет, Родина вас прощает". Всех арестовали – и в лагере эта женщина опять была художницей.

Я сидела с одной очень хорошей женщиной, молоденькой, из провинции, со станции Дно. Она была медсестрой, вышла замуж за офицера. Пришли немцы – она продолжала быть медсестрой. Кстати, по клятве Гиппократа, которую дает врач, он обязан лечить всякого обратившегося за помощью. На мой взгляд, клятва должна распространяться на всех, кто работает в медицине. Эта медсестра тоже так считала и лечила всех – русских раненых, немецких раненых… Пришли наши, ее арестовали, дали ей 25 лет.

У нее была маленькая дочка, ее мужа вызвали – как принято говорить, "куда надо" – и предложили ему отказаться от жены. Он вернулся домой, застрелил дочку и застрелился сам. И написал: "Вы у меня отняли жену, берите и меня с ребенком".

В лагере она, конечно же, была медсестрой. Вы понимаете, в этом была ее суть – помогать, быть Медсестрой.

И так все. А те, кто были стукачами на воле, были стукачами в немецких концлагерях, стукачами в наших лагерях. Суть человека выразилась в одной черте – Стукач, Медсестра, Художник. Это – структура человека, он таким везде и будет.

Лагерь был – Советский Союз в миниатюре. Там работали, как волы, там можно было встретить людей любой национальности, которая существовала в СССР, там были любые взаимоотношения между людьми, какие возможны на воле.

В то время, когда я была в лагере, с нами не было уголовников. Кажется, в году 49-ом разделили уголовников и политических. Нам было поэтому легче, чем тем, кто сидел до нас.

– То есть между людьми в лагере были нормальные человеческие взаимоотношения, никто никого не унижал?

– Все зависит от того, что понимать под нормальными взаимоотношениями. Нормально все. А что касается унижения – человека унизить вообще нельзя. Потому что чувство человеческого достоинства – внутри человека. Вы знаете, какую я прожила жизнь. А мое человеческое достоинство никогда не было унижено, никогда я не была унижена как женщина. Потому что это – внутри. И душевное состояние человека, и душевное достоинство – неподвластно окружению и окружающим. У человека должен быть внутренний стержень.

Достоинство не от социального статуса, не от денег – от этого ничего нет! Наоборот: я, к сожалению, знаю людей, которые блестяще, безукоризненно прошли тюрьму и лагерь. А потом попали на свободу, стали жить более благополучно и сломались на благополучии.

– В чем это выражалось?

– В измельчании человека. Вы же чувствуете масштаб личности человека, с которым общаетесь. Со временем вы можете увидеть полное измельчание этой личности, мелкое тщеславие этого человека, мелкие проблемы. У одного это будет пристрастие к материальному благополучию семьи, у другого – желание играть какую-то роль… И я знаю великолепных людей, которые подломились на этом. Да, как это ни странно, деньги – страшное испытание.

СОЦИАЛИЗМ И ИСТОРИЯ
         

– Как-то я ездила в Закарпатье к одной из своих лагерных подруг. Места там были такие, что всегда они были "то под чехами, то под мадьярами, то под Советами". "Наилучшие – то чехи. Очень только донимали, чтоб было чисто: непрерывно ездили санитарные комиссии по деревням. И за малейшую грязь штрафовали на 5 крон. Если человек назвал соседа свиньей – плати 5 крон. Если человек назвал свиньей президента Чехословакии – штраф 5 крон. Штраф не за то, что обозвал президента – а за то, что употребил грубое слово "свинья"". 

Это похоже на анекдот, но этот факт отражал разное отношение власти к человеку. Власть у европейцев рациональная: ты знаешь, по какому поводу тебя могут наказать, арестовать. Советская власть была иррациональной: исходила из того, что она – Сила, она – Могущество, она – Хозяин, который в любую минуту может облагодетельствовать и в любую минуту погубить. Поэтому я считаю природу этой власти – бесовской.

– Алла Александровна, Вам не кажется, что критические взгляды интеллигенции на советскую действительность давали Советской власти основание считать, что спокойнее было бы всю интеллигенцию упечь в лагеря?

– Да, по-своему они были правы, как правы бесы и сатанисты. Они ведь и боялись! Откуда этот чудовищный страх, которым был полон Сталин? Это был совершенно иррациональный страх перед тем народом, который они взяли в когти. Там, в верхних эшелонах власти, конечно, понимали, что делали, и поэтому боялись. В конце концов, было сколько нормальных, честных коммунистов – которые верили, работали и ничего не боялись, потому что у них не было основания для этого иррационального страха. А у сатанистов он всегда есть. И их жестокость проистекает в значительной степени от страха.

– Но, может быть, у Сталина в течение всех лет правления был реальный повод для страха: те, кто его окружали, могли действительно отравить, совершить государственный переворот?

– Он был достаточно защищен людьми, которые его окружали. Кругом его стояла охрана, сплошь ему преданная. Сталин боялся, а его дрожь передавалась всей стране…

– А когда возникли эти привычки опасаться?

– Они были с самого начала Советской власти. Красный террор начался с 18-го года. Между прочим, 5 сентября 1918 года – это дата, которая должна называться "днем политзаключенных". Потому что 5 сентября 1918 года Ленин подписал указ об учреждении концлагерей. То есть красный террор – убийства духовенства, офицерства, интеллигенции, купечества – был узаконен 5 сентября 1918 года.

Когда Каннегиссер убил Урицкого – один поэт убил одного политического деятеля, только и всего. Но в ответ было расстреляно огромное количество заложников, которые никакого отношения не имели ни к Каннегиссеру, ни к Урицкому! А сколько заложников погибло после покушения на Ленина?.. Когда люди поняли, что их могут уничтожить в любой момент безо всякой причины – появился страх.

– Наверное, сегодня трудно представить обстановку того времени…

– Я не знаю, почему трудно. Я не знаю, почему у нас прекрасно представляют себе обстановку в Германии в гестапо. А того, что делалось в родной стране, – представить себе не хотят.

Правильно, что вы помните гитлеровщину, правильно, что вы помните гестапо – это надо помнить хорошо. Но гестапо по охвату все-таки было явлением меньшим, чем большевистский террор! И Гитлер – просто младший брат Сталина!

Нам не нужен Нюрнбергский процесс в России, я никому не хочу ни виселиц, ни расстрелов, ни тюрьмы; но пока мы все не поймем, что это были за годы, пока не поймем, что Советская власть – власть дьявольская, – до тех пор не будет в России толку. То, что во времена Советской власти было много прекрасного – правда. Среди простых людей было много таких, которые свои силы и таланты отдавали людям. Но это было не благодаря Советской власти, а вопреки ей. Наши судьбы переплетены: в каждой семье был коммунист, нередко искренний и очень честный; сколько угодно было очень хороших людей, желавших стране добра, – только, конечно, не те, кто был наверху – там были бесы.

И не надо никого вешать, не надо никого сажать в тюрьмы – я считаю, что мы напогибались и насиделись на триста лет вперед, – но спокойно, хладнокровно понять то, что с нами было, абсолютно необходимо. Потому что только тогда это не повторится. А пока таскают цветы к памятнику Ленина – чего можно ждать? Надо убрать кладбище с Красной площади – спокойно, беззлобно – и построить на этом месте часовню, посвятив ее Всем Святым. С неугасимой лампадой и со службой круглые сутки. Чтобы отмолить это место. Это очень серьезно!

Нужно понять, что это была служба бесовщине. И еще надо понять, что если это досталось России – значит, Господь считает Россию и русский народ очень сильными. Значит, Он нам верит. Он нам и дальше верит. То, что делается сейчас, – конечно, достаточно скверно. Я абсолютно не заблуждаюсь. Но все-таки сейчас жизнь неизмеримо лучше. Люди просто закрывают глаза на то, как жили. Материально жили не лучше, чем сейчас. А духовно… В Москве и Ленинграде еще где-то по кухням и под столами что-то говорили. В провинции и под столами не говорили! И на кухне не говорили! Нигде не смели ни сказать, ни подумать. Когда приезжали в питерскую или московскую консерваторию, то обмирали от чувства свободы знаний и мысли. Так люди были задавлены. Сейчас мы такие книги можем читать! Разве могли о них прежде даже мечтать?

Стукачи были в каждой квартире. Достаточно было вашей соседке рассердиться на вас или захотеть вашу комнату, она шла и доносила. Вас арестовывали, она получала комнату. Потом на нее доносили… Это же надо оценить, надо понять!

Ведь что такое "покаяние"? Если вы идете на исповедь, получили отпущение грехов, причастились и от двери в церковь начинаете все сначала – это же не то, что надо! Покаяние есть прежде всего – понимание. Прежде всего самооценка того, что в тебе и что тебя окружает.

Просто нужно понять, что это было, надо дать власти оценку и жить дальше… И постепенно избавляться от этого страшного наследия.

– Алла Александровна, на мой взгляд, наш разговор важен не потому, что было сказано новое слово об истории, а потому, что Вы напомнили людям о прошлом: не нужно искажать истинную цену истории, – не уменьшая, нельзя ее преувеличивать. Не надо обольщаться о прошлом…

С Аллой Андреевой беседовала Ольга Жигарькова

 «Психологическая газета: Мы и Мир» (№4)2001