|
Были в древности
философы, которые отрицали, что наш мир познаваем. Человек сидит в
пещере и грезит, рассматривая фантастические картины на стене – там
мечутся тени подлинного мира, который существует за стенами пещеры.
И действительно: все, что
мы знаем, доступно нам через ощущения. Но достоверно ли это знание? А
если окружающий мир совершенно не похож на то, что мы о нем воображаем?
Может быть, мы живем в фантастическом мире собственных галлюцинаций?
Ведь рисовало же воображение людей Средневековья ведьму, вылетающую на
помеле через трубу! При этом на кострах сжигали вполне реальных женщин.
Но, как заметил однажды
философ в ответ на рассуждения о непознаваемости мира, если ты не веришь
в достоверность знания, то почему обходишь движущуюся машину? Нельзя
быть раздавленным колесами воображаемого трамвая!
Познать мир мы можем
только с помощью пяти органов чувств. Беда в том, что ощущаем мы
по-разному. И выводы делаем из полученных ощущений порой тоже разные. А
если так, то как понять друг друга? Ведь между нами так много различий:
разный жизненный опыт и картина мира. Один, положим, дальтоник, второй
близорукий; один живет в городе, другой в деревне… Мог ли понять житель
севера чукча жителя экватора – африканца, если бы не радио, телевидение
и фотография? А наше представление о том, что происходит вокруг, что
делают люди и что они должны делать? К 1917 году в России один человек
мог полагать, что страна переживает экономический подъем, а другой – что
в ней царит несправедливость, коррупция и застой… А наша историческая
память? Вы читали когда-нибудь книжки о войне, написанные историками,
принадлежащими противоборствующим сторонам? Создается впечатление, что
пишут они о разных войнах, причем правда всегда на стороне той нации, к
которой принадлежит автор. В наше время появился глобальный взгляд на
исторические события. Но он не менее субъективен и отражает новую,
отличную от прежних конфигурацию теней на стене. «Память… подобна
перекрестку. То, что мы видим на пересечении дорог, зависит от
направления, в котором мы движемся», – замечательно обобщает эту
особенность человеческой психики историк П.Х. Хаттон.
Столь различно
воспринимают мир и смотрят на него среднестатистические люди. Но есть
еще и люди неординарные: они ощущают, воспринимают и мыслят не так, как
все…
Люди с необыкновенными
способностями
Существуют люди, которые
устно могут выполнять сложные вычисления. К таким «феноменальным
счетчикам» относится колумбиец Хаиме Гарсия. В 2008 году он выступил
перед преподавателями и студентами мадридского университета Комплутенсе
и по памяти назвал 150 тысяч цифр, стоящих после запятой в числе «Пи».
Японский инженер Акира Харагути в 2006 году смог воспроизвести 100 тысяч
знаков этого числа после запятой. До 22.514 знаков числа «Пи» способен
перечислить Дэниель Таммет. Если попросить его назвать произведение двух
любых трехзначных чисел, он мгновенно сделает это. Причем, как говорит
Дэниель, ответ непроизвольно рождается в уме, и он только озвучивает
его. У Таммета отличные способности к изучению языков. Кроме родного, он
говорит на французском, немецком, испанском, румынском, финском,
литовском, эстонском, исландском языках и эксперанто. Таммет быстро
учится. Он освоил исландский язык за семь дней, после чего на исландском
телевидении бойко общался с присутствующими в студии на их родном языке.
Он также способен запоминать большие куски текста. Память, как у
Таммета, называют «фотографической» и «эйдетической». Люди с такими
способностями вспоминают звуки, образы и объекты с удивительной
точностью.
Однако профессор А.
Сирлеман, изучавший этот феномен, обнаружил, что, несмотря на
внушительные объемы запоминаемой информации, люди с эйдетической памятью
допускают ошибки при воспроизведении. «Если бы такая память была
фотографической в прямом смысле слова, ошибок бы не было», – замечает
Сирлеман.
Самый известный в
отечественной психологии случай уникальной памяти описал А.Р. Лурия. Он
проверял память репортера одной из газет. Оказалось, что этот репортер –
С.В. Шерешевский – мог без труда запомнить неограниченное количество
слов или цифр. «Ему было безразлично, предъявлялись ли ему осмысленные
слова или бессмысленные слоги, числа или звуки, давались ли они в устной
или в письменной форме… с такой же легкостью он мог воспроизводить
длинный ряд и в обратном порядке – от конца к началу; он мог легко
сказать, какое слово следует за какими и какое слово было в ряду перед
названным». Складывалось впечатление, что объем его памяти безграничен.
А.Р. Лурия изучал особенности высших психических функций С.В.
Шерешевского многие годы. Репортер сменил специальность и стал
мнемонистом, запоминая на выступлениях перед зрителями сотни рядов.
Несмотря на это, он с успехом воспроизводил слова, которые предъявлялись
ему 15 – 16 лет назад. Прочность удержания информации в памяти у него
практически не имела пределов.
Механизмы запоминания
сводились к тому, что «он либо продолжал видеть предъявляемые ему ряды
слов или цифр, или превращал диктуемые ему слова или цифры в зрительные
образы». Поскольку образов было много, Шерешевский должен был их
упорядочивать. Чаще всего он «расставлял» эти образы по какой-нибудь
дороге. Иногда это была улица его родного города, двор его дома, иногда
– одна из московских улиц. Он шел по ней, расставляя образы у домов,
ворот и окон магазинов, «иногда незаметно для себя оказывался вновь в
родном Торжке и кончал свой путь... у дома его детства»... Эта техника
позволяла Шерешевскому воспроизводить длинный ряд в любом порядке,
называть любое слово, которое предшествовало данному или следовало за
ним: «для этого ему нужно было только начать свою прогулку с начала или
с конца улицы или найти образ названного предмета и затем посмотреть,
что стоит с обеих сторон от него», – писал Лурия. Итак, память
Шерешевского не была «фотографической»: «Ему не нужно заучивать, а
достаточно только запечатлевать образы».
Психолог Л.С. Выготский
считал эйдетическую память основной формой памяти каждого ребенка.
Достигая максимума к 11-12 годам, она затем ослабевает и исчезает
совсем. В этом сказывается влияние развития речи, когда понятия
начинают занимать место образов. Память становится по преимуществу
словесно-логической. Зато у некоторых людей эйдетические образы
становятся важным компонентом фантазий, способствуя бурному развитию
воображения. Однако, как мы видим, у некоторых взрослых память остается
эйдетической, как и в детстве.
Синестезия
У С.В. Шерешевского была
ярко развита «синестезическая» чувствительность: каждый звук
непосредственно рождал переживания света и цвета, вкуса и прикосновения.
«У него не было той четкой грани, которая у каждого из нас отделяет
зрение от слуха, слух – от осязания или вкуса». А.Р. Лурия приводит
протокол одного из исследований Шерешевского в лаборатории физиологии
слуха. Ему дали тон в 2.000 Гц и 113 дб. Шерешевский описал его так:
«Что-то вроде фейерверка, окрашенного в розово-красный цвет.., полоска
шершавая.., неприятный вкус, вроде пряного рассола... Можно поранить
руку...» Опыты повторялись в течение нескольких дней, и одни и те же
раздражители неизменно вызывали у него одинаковые переживания.
У Шерешевского синестезии
входили существенным компонентом в его память, накладывали отпечаток на
восприятие, понимание, мышление.
Отметим, что синестетиков
не так уж и мало; среди известных людей называются имена писателя
Владимира Набокова, ученого Никола Теслы. Однако вопрос не в том,
способен ли человек к синестезии, а в том, как часто, бессознательно или
умышленно у него возникают синестезические ассоциации и образы. Много
написано о «цветном слухе» некоторых людей: у них тон и высота
музыкальных звуков связана с определенным цветом. Считается, что
«цветным слухом» обладали К. Дебюсси, Н.А. Римский-Корсаков, М.
Чюрленис, В. Кандинский. А.Н. Скрябин написал симфоническую поэму
«Прометей (Поэма огня)» со специальной строкой «Luce» («Свет»),
рекомендуя сопровождать исполнение поэмы светомузыкой. Музыкант и
художник Микалоюс Чюрленис пытался передать в живописи гармонию
музыкальных произведений. Но означает ли это, что Скрябин или Чюрленис
были синестетиками? Возможно, они обладали только развитым образным
мышлением.
Мы уже говорили о Дэниеле
Таммете. Он, как и Шерешевский, утверждает, что не запоминает числа, а
видит их как определенные образы с уникальными свойствами, включая
очертания и цвет. «Числовые последовательности предстают в моем сознании
как пейзажи. В моей голове как будто возникает Вселенная с ее четвертым
измерением». Рассказывая о своих синестезических переживаниях, Таммет
считает число 289 отвратительным, 333 – привлекательным, число «Пи» –
очень красивым.
Исследуя синестетиков,
ученые пришли к выводу, что универсального цветового или графического
восприятия у людей не существует. Синестезии субъективны, различаются в
зависимости от личного опыта и, видимо, от характера и темперамента
человека. «Семантика тональностей зависит от эпохи, от художественной
школы, от стиля, в котором музыкант работает, короче, от исторического и
художественного контекста и, вместе с тем, от личных творческих
предпочтений», – считают музыковеды Б.М. Галеев и И.Л. Ванечкина.
Анастасия Цветаева, сестра поэта Марины Цветаевой, вспоминала свои споры
с сестрой: «Мы в детстве спорили о цвете слова. Ей было ясно, что слово
“Саша” – совсем темно-синее, а мне это казалось – диким: хорошо помню,
что для меня “Саша” – это легкое, хрупкое, светлое, как пирожное
безе»...
Занимаясь случаем
Шерешевского, А.Р. Лурия пришел к выводу, что синестезические компоненты
образа создавали как бы фон каждого запоминания, неся дополнительно
«избыточную» информацию и обеспечивая точность запоминания.
Синестезические
переживания свойственны людям с абсолютным слухом и всегда уникальны,
считает И.Л. Ванечкина.
Абсолютный слух
Абсолютным слухом
обладает небольшое количество людей. По подсчетам ученых, в Европе их не
более трех процентов, причем 8 процентов среди них составляют
профессиональные музыканты. Однако в Японии уже 70 процентов музыкантов
обладают абсолютным слухом. Возможно, это объясняется особенностью
звуковой языковой среды Японии. Абсолютный слух также чаще встречается у
людей, слепых от рождения, страдающих синдромом Уильямса или
расстройством аутистического спектра.
«Гармонизация как
закон бытия» Константина Сараджева
В кругах московской
интеллигенции в 1920-е годы был хорошо известен звонарь Константин
Константинович (Котик) Сараджев. Послушать его колокольные звоны к
церкви Марона Пустынника на Якиманке стекалась вся столица. Его
композиции были поразительными, ни на что не похожими. Сам Константин
Сараджев обладал абсолютным слухом. Бережно собрала и сохранила сведения
о нем Анастасия Цветаева, посвятив Сараджеву книгу «Московский звонарь»,
позже переработанную и переизданную. Благодаря ей мы можем подробно
поговорить об удивительных способностях этого человека.
А. Цветаева вспоминает
необыкновенные ощущения слушателей колокольной музыки Сараджева. …Вечер,
церковный двор, праздничное ожидание. Наконец – началось! «Падают с
колокольни тяжелые гулы темного цвета в снежный принимающий двор. И
вдруг – град звуков!.. Светлый звон, почти без цвета, один свет,
побежавший богатством лучей. Над крышами вся окрестность горит птичьим
гомоном Сиринов – всполошились, поднялись, небо затмили! Дух захватило!
Стоим, потерявшись в рухнувшей на нас красоте… Да что это такое?! Это мы
поднялись! Летим... Да разве же это звон церковный?» Московский дирижер
Л.М. Гинцбург считал, что Сараджев создавал некую новую форму
звучания, эмоционально действующую конструкцию: «Помню, один раз он
начал с очень высоких серебристых звуков, постепенно снижая и доходя до
тревожных, предостерегающих, – до набата на фоне угрожающего гула и
множества колокольных голосов и подголосков. Это было поразительно: не
похоже ни на один ранее слышанный колокольный звон».
Константин Сараджев
исполнял свои собственные композиции для колоколов – как он писал,
«свободные музыкальные произведения».
Это был не вдохновленный
дилетант, ухватившийся в экстазе за веревки колоколов. Управлять ими –
сложнейший труд. «Правой рукой он управлял клавиатурой мелких
колоколов, а локтем той же руки еще ударял по натянутой веревке от
дальнего колокола. Левой же управлял несколькими более тяжелыми
колоколами»... Он великолепно знал технику колокольного звона и все, что
связано с их отливом, с их особенностями, влияющими на звучание.
В детстве у Котика была
собрана целая коллекция колокольчиков, которые он развешивал под
сиденьями стульев по перекладинам и, расположившись на полу, тихонько
ударял то в один, то в другой колокол и слушал звук, пока он
окончательно не замрет.
Одно время в детстве он
собирал коллекцию флаконов от духов. Расставив их на окне, он играл
мелодии с помощью палочки.
Его учили играть на рояле
и скрипке, он даже сочинял для них пьесы, однако постепенно потерял к
ним интерес. Позже он объяснял это ограниченными возможностями этих
инструментов к воспроизведению звука.
«С самого раннего
детства я слишком сильно, остро воспринимал музыкальные произведения,
сочетания тонов, порядки последовательностей этих сочетаний и
гармонии... Предо мной, окружая меня, стояла колоссальнейшая масса
тонов, поражая своей величественностью, и масса эта была центр звукового
огненного ядра, выпускающего из себя во все стороны лучи звуков… И сила
этих звучаний в их сложнейших сочетаниях несравнима ни с одним из
инструментов – только колокол может выразить хотя бы часть
величественности и мощи», – писал позже К. Сараджев. «Котик слышал все
обертоны (составляющие основного тона, всегда сопровождающие основной
звук. – А.Ц.), ясно различал их в звуке колокола», называя
«звуковой атмосферой». Отсюда его неудержимое стремление играть на
колоколах. Котик говорил, что в октаве слышит 1.701 тон, и пояснял: «Это
же совсем просто! 243 звучания в каждой ноте (центральная и в обе
стороны от нее по 121 бемоль и 121 диез), если помножить на 7 нот
октавы, – получается 1701. Почему же они не понимают? Они думают, я
фантазирую! Потому что они – не слышат!.. Непонимание это основано на
моем чрезвычайно музыкальном слухе, который я могу доказать только
игрой на колоколах, что я и делаю».
Пытаясь объяснить
окружающим разницу звучания музыкальных инструментов, К. Сараджев
говорил: «Звучание колокола гораздо более глубокое и густое, чем в
струнах – жильных, металлических; чем на духовом инструменте, чем в
человеческом голосе. Это оттого, что каждый тон из 1.701-го в колоколе
дает свое, определенное сотрясение воздуха, очень похожее на кружево».
Котик Сараджев был очень
одаренным человеком. Школьную программу усваивал легко, память у него
была хорошая. Не только языки, но и арифметика давалась ему без труда.
Каждый преподаватель, занимаясь на дому у Сараджевых с детьми,
утверждал, что Котику надо заниматься именно по его специальности.
«Однажды он пришел к нам, – рассказывал его знакомый. – Начинающая
художница подбирала на пианино какой-то модный в те годы фокстрот,
другие, дурачась, танцевали. “Костя, сыграй нам”, – попросила она. Он
улыбнулся, сел и мгновенно воспроизвел ее исполнение фокстрота со всеми
особенностями, как если бы оно записалось у него на магнитофонной
пленке. Играл он на всех инструментах».
Для Константина Сараджева
каждый тон имел свою форму и цвет. «Форма тона прозрачна, как бы в
стекле. Испускает лучи соответственного цвета – как бы радуги. И
купается в собственных лучах». К. Сараджев был синестетиком. Вот как
описывает он процесс создания своей первой симфонии: «Я впал в состояние
композиции. Вокруг меня была тьма, впереди же – свет, имеющий сильный
блеск. Вдали был огромный квадрат красновато-оранжевого цвета, окружен
был он двумя широкими лентами: первая – красного, вторая – черного
цвета; эта была шире первой, между нею и тьмой оставалось светлое
пространство… В нем видел я всю стоявшую передо мной симфонию. Вместе с
тем я и слышал ее»...
Одна из теорий,
пытающихся объяснить феномен синестезии, утверждает, что синестезия есть
излишний отклик от тех участков мозга, где восприятие объектов обычно
интегрируется. «Впрочем, все может быть гораздо проще: мозг синестетиков
либо очень быстро обрабатывает информацию, либо ему так легче работать.
Всем известен тот факт, что куда проще понять слова человека, если при
этом следить взглядом за его губами. Вероятно, кора головного мозга
всегда смешивает картинку и звук», – предполагает известный
нейрофизиолог Эдвард Хаббард из французского института INSERM.
Многие обладатели
«цветного слуха» жалуются на мучения, которые им доставляет эта
особенность, поскольку обостряет их чувствительность к информационному
шуму, сопровождающему нас в повседневной жизни.
При переходе дороги с
интенсивным движением, например, это свойство восприятия создает им
большие сложности, а порой и прямую угрозу для жизни.
А.Р. Лурия писал в своей
книге о С.В. Шерешевском, что синестезические переживания его героя в
одних случаях гарантировали точность припоминания, а в других
препятствовали удержанию в памяти. Они загромождали память, создавая
информационный шум. Шерешевский неоднократно жаловался на плохую память
на лица. «Они такие непостоянные, – говорил он. – Они зависят от
настроения человека, от момента встречи, они все время изменяются,
путаются по окраске, и поэтому их так трудно запомнить». Возможно,
именно поэтому, чтобы не утонуть в синестезиях, Сараджев научился
выделять для себя в людях главное: их тональность. Все люди звучали для
него разными тонами. Себя он называл «Ре». А. Цветаева вспоминает, как
Котик впервые пришел к ней в гости. Рассматривая обстановку комнаты, он
по-своему отнесся к фотографиям ее сестры Марины. «– И снова “ми
семнадцать бемолей”, – перешел он взглядом к детской фотографии Марины
и, далее, к мелкой группе, где на фоне итальянского сада в центре группы
стояла 10-летняя сестра, моя Маруся в матроске, похожая на мальчика, –
тут у вас везде отчего-то “семнадцать бемолей минор”. – Его, видимо, не
интересовало, что он видит того же человека в различных возрастах»… – А
какая моя тональность? – спросила его Анастасия. – Ми шестнадцать
диезов. Мажор! Это же ясно!
При этом К. Сараджев
считал, что тон человека постигается вовсе не по тону его голоса: можно
«не произнести ни одного слова в присутствии человека, владеющего
истинным слухом; однако им будет сразу определен тон данного человека,
его полная индивидуальная гармонизация», – считал он.
Интересно, что девушки,
которых Котик любил в течение своей недолгой жизни, были гармонизированы
совершенно определенным образом: все они были «Ми-бемоль», хотя жили в
разных городах, имена и профессии у них были разные. А. Цветаева
полагала, что тональность «Ми-бемоль» воплощала для Сараджева гармонию
женственности.
Константина Сараджева
можно назвать философом-пифагорейцем, поскольку он подверг анализу свое
мировосприятие. После него осталась рукопись книги «Музыка-колокол», а
также конспект выступления с докладом в консерватории. «Мое
мировоззрение есть мой музыкальный взгляд на все»: «каждая форма,
представление, понятие имеет свою гармонию – индивидуальную и только
одну. Гармонизация – это тот же закон бытия, по которому созданы все
музыкальные формы. Но, может быть, следует сказать еще об одном слове,
имеющем громадное значение в Музыке, а именно – “Тон”. Это – далеко не
то, что он в обычном его значении. Тон в колокольной музыке как бы
живое огненное ядро звука, содержащее в себе безграничную жизненную
массу, островную симфоническую картину, так называемую Тональную
Гармонизацию». Сараджев вел речь не об абсолютном слухе в смысле
звуковой высоты, а о таком, который можно назвать «истинным слухом».
«Это способность слышать всем своим существом звук, издаваемый не только
предметом колеблющимся, но вообще всякой вещью. Звук кристаллов, камней,
металлов… Да, каждая вещь, каждое живое существо Земли и Космоса звучит
и имеет определенный, свой собственный тон». Для истинного слуха
пределов звука нет, как нет предела Космосу, считал Сараджев.
Восприятие мира у таких
неординарных людей, как К. Сараджев, Д. Таммет, С. Шерешевский,
отличается от восприятия среднестатистического человека. По-иному они
ощущают, их картина мира формируется не так, как у нас. Думая об этом,
невольно понимаешь солипсистов – людей, которые полагали, что
единственная достоверно существующая реальность – это наше собственное
сознание и ощущения. Но ведь если ощущения достоверны и мир таков, каким
мы его видим, то сколько же миров одновременно существует на Земле и как
они взаимодействуют между собой? Какой из этих миров считать истинным?
Быть может, считали солипсисты, он вообще не существует…
Тем не менее, люди, такие
разные, могут понимать друг друга. А ведь рядом с нами еще обитают
животные…
Почему человек с таким
бессовестным равнодушием убивает их, даже когда в этом нет насущной
необходимости? Почему вырезает побрякушки из бивней слонов и носит
сумочки из шкур крокодилов? Почему ходит в соболиных манто и гасит
окурки в пепельнице из черепахового панциря? Потому что решил: животные
стоят ниже его на лестнице эволюции, а значит, такой венец творения, как
человек, может ими пренебречь или использовать их в своих целях.
Человек и животные
Проблема взаимоотношений
человека с животными – еще более трагическая, чем проблема
взаимоотношения землян с жителями планеты Пандора в фильме «Аватар»
Джеймса Кэмерона.
Животные, как
инопланетяне, выглядят иначе, чем мы, и мир воспринимают тоже
по-другому. Недаром писатель-фантаст Станислав Лем в одном из интервью
сказал: «Никто даже вообразить себе не может, как выглядит
инопланетянин. Может, ему гораздо легче будет найти общий язык с китом
или собакой, чем с человеком». Другому – с другими. К примеру, кошки
хорошо ориентируются в темноте. Они видят мир в оттенках серого,
зеленого и голубого. Красный цвет розы, оранжевый цвет апельсина и
коричневый ствол дерева они не воспринимают совсем. Кошки четко видят
лишь тот предмет, который находится в фокусе их внимания, остальные им
кажутся размытыми пятнами. «Карта мира» выстраивается у кошки с помощью
запахов. Она метит территории и тропинки, по которым ходит, запретные
зоны, которые предпочитает обходить, места «общего пользования», где
бывают и другие кошки. Она хранит в памяти множество запахов – котов и
котят, хозяев и чужих людей, ароматов свежей и опасной пищи. Иной у нее
подход к жизни.
Человек живет на земле.
Правда, он придумал технические приспособления для передвижения в разных
средах, но представить, как воспринимают мир рыба или птица, ему
трудно.
Обитатели водной стихии
имеют органы чувств, не похожие на наши: они приспособлены к
существованию в непрозрачной и плотной среде. У синих китов практически
отсутствует зрение и чувство вкуса, у них плохое обоняние, зато слух и
осязание развиты хорошо. Киты, обмениваясь между собой инфразвуками,
способны слышать друг друга на расстоянии до тридцати километров. Слух
дельфинов такой же острый: за долю секунды они улавливают изменение силы
звука. В отличие от нас, дельфины слышат антенной в нижней части
челюсти.
У китов и дельфинов нет
бинокулярного зрения, как у людей. Они могут видеть огромное
пространство вокруг, даже предметы позади себя. Каждый глаз движется не
зависимо от другого, что позволяет дельфину одновременно смотреть в
разных направлениях.
У них особое зрение. Для
создания изображения дельфины используют ультразвук, а не свет, как мы.
Совокупность отраженных от предмета ультразвуковых волн создает
изображение в мозге дельфина. Конечно, оно не такое, как то, что
воспринимает сетчатка глаза человека.
Животные и насекомые
по-своему общаются между собой. Язык дельфинов очень сложен. Звуковые
сигналы, издаваемые ими, разнообразны и могут, помимо звука, обозначать
слог, слово, простую и сложную фразу, а также развернутое рассуждение. О
наличии смысла в человеческой речи можно говорить, начиная с уровня
слова. Ученые полагают, что в речи дельфина смысл появляется уже на
уровне звука, поскольку каждый издаваемый им звук столь сложен
графически, что может нести в себе осмысленную информацию.
Не так давно ученые
сделали важное открытие. Американские исследователи во главе с Джеком
Кассевицем пришли к выводу, что дельфины говорят и воспринимают речь в
виде картинок-знаков. Они как бы «пишут» звуками, а их собратья «читают»
написанное ими. Некоторые ученые полагают, что дельфины с помощью звука
могут «сфотографировать» приближающегося врага и передать эту картинку
другим дельфинам, предупреждая об опасности. Другие члены стаи мысленным
взором «считывают» полученное изображение.
Британские ученые из
Сент-Эндрюсского университета в 2006 году провели исследование и пришли
к выводу, что дельфины способны присваивать и распознавать имена.
Человек, дельфин,
обезьяна и слон способны узнавать себя в зеркале.
Люди много и охотно
изучают дельфинов и обезьян. В целом же особенности восприятия и психики
представителей животного мира пока еще представляет для людей «Терра
инкогнита».
Отчасти ученых можно
понять: изучая органы чувств животных, невозможно проводить аналогии с
процессом восприятия у людей.
Животные воспринимают мир
иначе, чем мы, однако общение между человеком и животными происходит.
Речь идет не об использовании животных в интересах человека: мы способны
осуществлять совместную деятельность, помогать друг другу, испытывать
взаимную симпатию. Существует множество историй о том, как дельфины
выручали людей из беды. Одна из последних – о спасении женщины и ее
собаки у южного побережья Австралии. Во время прогулки вдоль скалистого
побережья океана ее пес, гоняясь за чайками, нырнул в воду, но не смог
самостоятельно выбраться на берег. Хозяйка решила ему помочь, однако
сорвалась со скользкого камня в воду. Волны стали бить ее о скалы, не
давая выбраться, женщина теряла силы. Ей на помощь пришла стая
дельфинов. Выстроившись в воде подковой, они сначала подогнали к хозяйке
тонущую собаку, а затем подтолкнули обеих к большому камню, помогая на
него забраться.
Эмоциональный
интеллект
Все живое обладает
многообразием внешнего облика, сфер обитания, восприятия окружающего
мира. Но, тем не менее, все живое способно к взаимопониманию.
Важную роль в объяснении
этого может сыграть недавно введенное в психологию понятие
«эмоционального интеллекта» у человека, устанавливающее факт «особых
отношений» между его эмоциями и мышлением. Эмоциональный интеллект
играет важную роль в выживании и адаптации в окружающей среде.
Для отдельного человека
всегда было необходимо выживание его группы – семьи, рода, нации,
государства, вида, всего живого на планете, наконец. Для этого человек
должен уметь находить общий язык с другими. Большое значение в этом
играет эмоциональный интеллект.
Эмоциональный интеллект
включает эмпатию (умение понимать чувства других и донести до них, что
их чувства известны), навыки конструктивного общения (умение определить
эмоции человека по его физическому состоянию и словам, по внешнему виду
и поведению, а также способность учитывать тон голоса, выражение лица,
позу, жесты других людей), способность устанавливать и поддерживать
взаимовыгодные отношения, основанные на чувстве эмоциональной близости,
и получать удовольствие от общения. По мнению Гоулмана, эмоциональный
интеллект – это и умение размышлять о своих эмоциях, и умение
контролировать их, чтобы эффективно действовать в мире.
Успешные специалисты,
такие как педагоги, врачи, политики, а также религиозные лидеры имеют
высокий уровень эмоционального интеллекта.
Принятие решения о том,
как реагировать на желания, цели, эмоции и настроения других людей,
учитывая свои собственные интересы, происходит у человека очень быстро и
минуя сознание. Ведь необходимо не только оценить эмоции другого, но и
точно выразить и донести до него свои собственные чувства и желания.
Поэтому так важно понять законы этой тайной интеллектуальной жизни всех
живых существ.
Социальное сознание
Любое эмоциональное
сопереживание, сочувствие одного живого существа к другому имеет
отношение к эмоциональному интеллекту человека. Таким сочувствием и
взаимопомощью полна также жизнь животных. Можно ли говорить о наличии у
животных эмоционального интеллекта – решать ученым.
А мы, завершая рассказ,
обратимся к искусству.
В древности пифагорейцы
представляли, что планеты, располагаясь на небесных сферах, вращаются,
издавая дивные звуки. Каждая планета звучит по-своему, и весь Космос в
своем гармоничном упорядоченном целом исполняет чудесную музыку сфер.
Однако люди ее не слышат. Возможно, если бы каждый человек осознал себя
частью гармонично устроенного мира и обустроил жизнь в симфонии со всем
живым, то смог бы слышать совершенное по красоте звучание Космоса… Ведь
согласно пифагорейцам, эта музыка не только украшает жизнь во Вселенной,
но является божественным началом, объединяющим планеты в единую семью. И
без «музыки сфер» мир распался бы на части…
Невольно приходят на ум
строки И.А. Бунина: «О счастье мы всегда лишь вспоминаем. А счастье
всюду. Может быть, оно – Вот этот сад осенний за сараем И чистый воздух,
льющийся в окно. В бездонном небе легким белым краем Встает, сияет
облако. Давно Слежу за ним... Мы мало видим, знаем, А счастье только
знающим дано. Окно открыто. Пискнула и села На подоконник птичка. И от
книг Усталый взгляд я отвожу на миг. День вечереет, небо опустело. Гул
молотилки слышен на гумне... Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне»...
Ольга ЖИГАРЬКОВА
|
