|
3-4 апреля прошел VI Московский экономический форум
(МЭФ-2018), основной темой которого в этом году стала «Россия и мир:
образ будущего».
В стране в течение года проходит великое множество
экономических конференций и форумов; однако МЭФ имеет собственное лицо:
это, пожалуй, сегодня самая демократичная площадка, где высказываются
разные, порой прямо противоположные взгляды на пути решения
экономических и социальных проблем России. Здесь встречаются
представители разных политических убеждений – отечественные и зарубежные
социал-демократы, коммунисты, сторонники левых идей, консерваторы,
либералы. Здесь мы слышим ученых, депутатов Госдумы, политологов,
бизнесменов – не бывает только представителей власти и олигархов.
Возможно, потому что эти элитные группы участвуют в создании модели, в
рамках которой сегодня живет Россия, и эта модель их вполне устраивает.
Несмотря на то что на Форуме затрагивались актуальные
международные проблемы, вопросы глобализации и даже экономической
философии будущего, внимание научного и профессионального сообщества
было сосредоточено на обсуждении мер, необходимых для раскрытия
экономического потенциала России.
Программа МЭФ включала 4 пленарные дискуссии, 18
конференций и 4 секции в формате дебатов. Участники обсудили вопросы,
связанные с промышленной, социальной, банковской, внешнеторговой и
культурной политикой, развитием сельских территорий и регионов,
современными технологическими вызовами, сотрудничеством с Китаем, а
также информационные войны, международные проблемы России и пути
мирового развития. Работу Московского экономического форума освещали
свыше 250 журналистов, в том числе и зарубежных.
Интересно, что при всем разнообразии мнений к концу
Форума стало очевидным то общее, что объединяло его участников: запрос
на скорейшие перемены, и в первую очередь, в экономике страны.
Если представители власти в своих выступлениях всегда
рисуют благостную картинку экономических достижений, то ученые и
бизнесмены, выступившие на Форуме, сосредоточились на проблемах, выражая
обеспокоенность технологической отсталостью страны и падением
отечественного производства. В чем причина экономического
неблагополучия? Что делать прямо сейчас, чтобы переломить ситуацию?
Наиболее четко и тезисно мобилизационные меры, к которым
необходимо прибегнуть в ближайшее время, сформулировал Борис Титов,
уполномоченный при Президенте по защите прав предпринимателей. Это
создание системной научной стратегии развития страны, которая
активировала бы новые источники роста в российской экономике. Во всех
странах, идущих путем реформ, управление развитием отделяется от
управления текущим состоянием. Поэтому необходимо создать Штаб реформ,
который будет заниматься стратегическим планированием. «К сожалению,
сегодня опять идет речь об указах, о национальных приоритетах,
национальных проектах, но вопрос о стратегии по-прежнему не ставится», –
сетует омбудсмен.
Проблемы
Разные группы экономистов предлагают правительству свои
стратегии развития страны. Предпочтение все время отдается предложениям
сторонников либеральной доктрины. Сопредседатель Форума, президент
Промышленного союза «Новое Содружество» Константин Бабкин полагает,
что это происходит потому, что у России есть идеология, и эта идеология
– либерализм. Она «приводит к тому, что приветствуется обогащение
отдельных личностей, растет расслоение, мы видим, что мировая
финансовая элита получает выгоды, извлекает из России ресурсы, деньги.
При этом деньги не идут на развитие нашей страны… Та ли это идеология,
которая сегодня отвечает интересам нашей страны?» И хотя среди простых
граждан и бизнесменов растет недовольство характером проводимой
экономической и социальной политики, это не влияет на принимаемые
государственные решения. Очевидно, что отсутствует обратная связь между
обществом и властью. Отсутствует даже желание власти выслушать и понять
аргументы недовольного общества, желание согласовать
интересы различных общественных групп. В то же время обществу
остаются непонятными истинные мотивы власти при принятии решений, что
порождает конспирологические теории и самые невероятные домыслы. МЭФ –
прекрасная площадка для ведения диалога общества и власти. Но пока здесь
мы слышим «глас вопиющего в пустыне», и нет надежды, что власть
прислушается к нему. Экономист, обозреватель «Царьград ТВ» Юрий
Пронько с сожалением отметил, что пока представители власти
«демонстрируют полную неготовность к диалогу. Они лишь собираются на
форумах-междусобойчиках, а придворные СМИ их обслуживают.
Принципиальнейший момент во всей этой истории – принуждение к диалогу.
Если одна из сторон так и не научится слушать и слышать другую, все
может закончиться катастрофой».
Оксана Дмитриева, депутат Заксобрания Санкт-Петербурга,
считает, что «у страны нет не только стратегии, но и тактики. И даже нет
четкого анализа и диагностики, в каком состоянии находится сейчас
экономика. То ли это рост, то ли стагнация, то ли продолжающийся кризис…
Инфляция низкая, но кредит по-прежнему дорогой».
Экономист Сергей Глазьев, академик РАН,
доказывал с фактами в руках, что Россия имеет огромные ресурсы, но
программу развития не удается реализовать из-за того, «что в течение
многих лет наша экономика функционирует как донор мировой финансовой
системы». Капитал не вкладывается в развитие экономики, уходит за
границу. Политика Центрального банка и денежных властей поддерживает
сверхдоходность на российском финансовом рынке, погрузив страну в
спекулятивную ловушку: «К нам приходит иностранный спекулятивный
капитал, получает свои 20-40% на carry trade и уходит вместе со
сверхприбылями». Ученый возмущен: «Все это результат примитивной
архаичной денежной политики, которая лишила нашу экономику кредита,
поэтому наши предприятия вынуждены уходить за кредитом за границу и
вплоть до последнего времени, до введения санкций, вывозить туда и права
собственности, и накопленные капиталы, объем которых составляет уже
около триллиона».
Сегодня в мире нарастает скорость технологических
изменений, сказала директор Института экономики РАН Елена Ленчук.
Известны технологии, которые будут определять будущее мировой экономики:
это робототехника, блокчейн, цифровые технологии Big data, аддитивные
технологии, новые материалы, интернет вещей и несколько других. Выгода
от их применения к 2025 году составит 5-10 триллионов долларов. Основной
доход получат те страны, которые будут владеть такими технологиями – это
государства с хорошим промышленным потенциалом и сильными драйверами
роста. Было проведено исследование, которое выявило группу из 25 таких
стран. Во вторую группу вошли государства, которые имеют промышленный
потенциал, но слабые драйверы, слабый потенциал развития. В третью
группу – страны, у которых промышленность не развита, но имеется
потенциал роста. К четвертой группе отнесены отстающие страны. Россия
попала во вторую группу. По оценке промышленного потенциала Россия
находится на 35 месте, а по драйверам развития производства – только на
43-м. Драйверы – это «инновации и технологии. Это человеческий капитал.
Это институциональная среда, масштабы рынков и так далее, – пояснила Е.
Ленчук. – По оценкам исследователей, наиболее сильные позиции России в
области человеческого капитала и масштабов рынка… Особенно сильно мы
отстаем в институциональной среде».
Академик РАН Роберт Нигматуллин, научный руководитель
Института океанологии им. П.П. Ширшова,
считает особенно важным увеличение инвестиций в основной капитал страны
с 17 до 25%. Нужно обеспечить платежеспособный спрос населения. «Главный
инвестор экономики – это народ… Если у 93% населения зарплата меньше 70
тысяч рублей, а больше чем у половины меньше 20 тысяч рублей, ему
экономический рост не нужен, он все равно ничего не купит. И в то же
время менее 0,5% населения, по разным оценкам, имеет общий доход около
10 трлн. рублей». Р. Нигматулин считает необходимым достичь баланса
издержек цен и оплаты труда: «У нас недофинансируются сферы простого
народного продукта и перефинансируется топливно-энергетическая
составляющая». И, конечно, для экономического роста необходим подъем
уровня образованности народа. Эти «дыры», отмечает академик, наряду с
«финансовыми дырами», о которых сказал С. Глазьев, делают невозможным
экономический рост в стране.
Очень многие выступающие обращали внимание на недооценку
важности социальной политики и состояния человеческого потенциала для
модернизации России.
Нина Кузьмина, заместитель председателя Федерации
независимых профсоюзов России, ректор Академии труда и социальных
отношений, отметила, что на протяжении
практически четверти века заработная плата в России не возмещает затрат
рабочей силы. Но если товар длительное время продается на рынке ниже
себестоимости, то его качество ухудшается: из-за недооцененности кадры
теряют свою квалификацию, а предприятия, в свою очередь, испытывают
дефицит квалифицированных работников. Именно с таким эффектом мы
сталкиваемся сегодня. С позиции профсоюзов, «заработная плата должна
содержать не только возмещение затрат рабочей силы, но и так называемую
амортизацию, иждивенческую составляющую, а также прибыль, которую
работник может инвестировать в свое собственное развитие».
Александр Варшавский, заведующей лабораторией
Центрального экономико-математического института,
сетовал на малую поддержку станкостроения со стороны государства, хотя
для успешного осуществления четвертой промышленной революции необходимо
приоритетное развитие обрабатывающей промышленности, и в первую очередь,
машиностроения. А у нас производство станков идет вниз, а потребление
держится за счет импорта. «Средний возраст оборудования и работающих на
них повышается, – отметил выступающий. – Количество промышленных роботов
в стране сокращается: раньше было 100 тысяч, а сейчас парк оценивается в
4-6 тысяч. Это серьезная проблема».
Виталий Гнатышин, генеральный директор Читинского
керамического завода «Мир», по сути, обратил
внимание на одну из самых болезненных проблем экономики страны:
отсутствие государственного регулирования экономики. «Душат ценами на
топливо и электроэнергию, давят налогами, – делился своими заботами
бизнесмен. – Мы за 1 кВт электроэнергии платим 5 рублей 23 копейки по
производственной деятельности и 6 рублей 16 копеек, занимаясь
строительством… Цены на электроэнергию за три года повысились на 28%, на
уголь на 25%, на дизтопливо на 26%... Для сравнения, в Иркутске для
аналогичного производства – 1 рубль 88 копеек. Кто регулирует эти цены?
Почему так?» Такое отсутствие контроля за деятельностью
ресурсоснабжающих организаций приводит к тому, что электричество на 40%
дороже, чем в Китае, а железнодорожные перевозки на 40% дороже, чем в
Казахстане. «Экономическая политика, которая проводится на сегодняшний
день, способствует далеко не развитию, а торможению и отчасти
деградации… А то, что люди здесь живут и хотят здесь работать, никого
не интересует», – констатировал В. Гнатышин. Политика формирования
крупных мегаполисов среди обезлюдевших заброшенных земель порочна. Но
именно такой путь выбирает сегодня правительство.
«Меня удивили новые явления сельского кризиса в нашей
стране в последние 10 лет, – отметил Александр Петриков,
руководитель Всероссийского института аграрных проблем и информатики им.
А.А. Никонова. – Во-первых, это стягивание населения в города и в
пригородные районы и концентрация бедности в сельской глубинке.
Некоторые говорят, что это объективный процесс глобализации и
урбанизации, и даже предлагают ускорить процесс переселения в города, и
тогда мы на 50% повысим ВВП в стране. Второе, тоже не часто замечаемое
– утрата сельскохозяйственными организациями роли центров сельского
развития. Все-таки советская модель была ориентирована на то, что
центральная усадьба – это центр крупного предприятия, и колхозы и
совхозы брали на себя заботу об окружающей социальной действительности.
Третье – это ухудшение условий для экономического развития и
предпринимательства, включая ограничение доступа к земле. В прошлом году
два моих земляка решили организовать крестьянское хозяйство и получить
грант начинающего фермера. Но не смогли это сделать по одной простой
причине: вся земля вокруг моей родной деревни занята одной крупной
агропромышленной компанией... И, наконец, более низкий, чем в городе,
уровень рождаемости. Третий год уже деревня не является колыбелью нашего
демографического роста, какой являлась всегда»...
По данным Ивана Ушачева, научного руководителя Центра
сельскохозяйственной экономики и устойчивого развития сельских
территорий ФАНО, сельхозпроизводство в России постепенно растет, но
это не повод для эйфории: «У нас не только очень слабая государственная
поддержка сельского хозяйства, но и очень плохо регулируемый аграрный
рынок. Получилось так, что за прошлый год цены реализации, в среднем по
стране, упали на 2,3%, а цены промышленной продукции для нашего села
возросли на 7,6%». И. Ушачев обратил внимание на то, что «бедность в
нашей стране имеет сельское лицо, деревенское лицо, и это ужасно. У нас
20,1% сельского населения живет ниже прожиточного минимума, за чертой
бедности, можно сказать. Это в 2 раза больше, нежели по стране в
целом…».
Несколько ученых выступило в защиту исчезающего мелкого
аграрного производства на селе. Ольга Башмачникова, вице-президент
Ассоциации крестьянско-фермерских хозяйств России, отметила, что
малые фермерские хозяйства – это как минимум 600 тысяч предпринимателей,
которые могут создать активные точки роста на селе. Необходимы меры
государственного регулирования для получения малым фермерским хозяйствам
доступа к заемным ресурсам. Нужно ввести патентную систему
налогообложения, помочь мелким фермерам встроиться в рынок через
развитие кооперации и интеграции с крупными фермерскими хозяйствами и
агрохолдингами. Необходимо «выделить из единой субсидии поддержку на
малые формы хозяйствования в единое направление… И последнее, мы
предлагаем, чтобы не связанная поддержка на гектар выделялась только
малым категориям, которые имеют меньше всего доступа к кредитным
ресурсам», – отметила выступающая.
Что делать? Идеи, программы, планы…
С. Глазьев говорил о
необходимости перехода на стратегию опережающего развития. Первая ее
составляющая – опережающий рост нового технологического уклада, ядро
которого составляют нано-био-инженерно-информационно-когнитивные
технологии. Нужно делать ставку на модернизацию экономики на их основе.
Вторую составляющую С. Глазьев назвал «динамическим наверстыванием». Это
переход на передовой технический уровень там, где стране еще хватает
научно-технического потенциала: в авиакосмической отрасли, в ядерной
промышленности. Третья составляющая – догоняющее развитие на основе
прямых иностранных инвестиций в тех областях, где Россия безнадежно
отстала. Наконец, четвертая составляющая – повышение добавленной
стоимости в экономике за счет углубления переработки сырья.
Фундаментальная же задача остается прежней: «отказ от
денежно-монетарного фетишизма, отказ от архаично-средневековой политики,
навязанной монетаристами, и использование денег как инструмента
экономической политики, поддержки инвестиционной и инновационной
активности», – считает академик.
Е. Ленчук отметила, что
«внедрение передовых технологий в производство, освоение новых
технологий требует принципиально новых кадров. Это и
инженерно-технические кадры и высококлассные программисты». Их
отсутствие – одна из важнейших проблем страны.
Сергей Толкачев, первый заместитель руководителя
Департамента экономической теории Финансового университета,
полагает, что «цифровизация имеет смысл только там, где уже существуют
высокоразвитые технологические платформы. Поэтому нужно проводить
реиндустриализацию, воссоздавать технологии четвертого-пятого поколения
и только потом приступать к их цифровизации».
Президент РАН Александр Сергеев
видит в современном состоянии науки, которая должна стать локомотивом
экономического роста, множество нерешенных проблем. «Мы должны
раскрепостить труд ученого,.. отказаться от безумного нормирования
труда, которого не было ни в советское, ни в российское время… Только за
счет креативности в условиях небольших экономических ресурсов мы можем
на что-то надеяться, – считает А. Сергеев. – Мы должны внимательно
посмотреть на проблему утечки интеллекта из страны. Нужно создать
условия, чтобы интеллекту в России было комфортно и удобно жить… Мы
должны вернуть научную часть обучения в школы, вернуть в школу физику и
математику. Я считаю, что мы должны отказаться от ЕГЭ. После двух лет
разговоров об аспирантуре нужно вернуться к аспирантуре как первой
ступеньке научной деятельности». Тормозом научных исследований
становится отсутствие нового передового инструмента для работы: «темпы
обновления научного парка у нас такие, что если так будет продолжаться
дальше, то мы сможем обновить его только через сто лет. Это, конечно,
нелепо». Важнейший вопрос – внедрение научных достижений. Есть хорошие
научные разработки, но они не востребованы промышленностью. Должна быть
некая ответственность крупного бизнеса за то, чтобы вкладывать средства
не только в те научные направления, которые нужны лично ему, но и в
фундаментальную науку. Государство должно договориться с крупными
компаниями о скоординированном финансировании науки. «Думаю, одна из
задач РАН заключается в том, чтобы быть переговорщиком между властью и
бизнесом, чтобы убедить и тех, и других, что мы должны сообща, засучив
рукава, взяться за то, чтобы у нас заработала сквозная цепочка от науки
до рынка», – предложил А. Сергеев.
Б. Титов рассказал о
стратегии развития, разработанной Столыпинским клубом. Он остановился на
необходимости выделить специальный институт, который бы занимался и
анализом больших баз данных российской экономики, и стратегическим
планированием на 5, 15, 30 лет, и контролем за ходом реализации реформ.
Этот штаб реформ должен «вводить систему реального научного проектного
финансирования. Мы предлагаем целый комплекс проектов кластерного
развития по отдельным отраслям и регионам России». «Очень важна
экономика простых вещей,.. которые у нас в стране практически не
производятся»: этим должен заниматься малый и средний бизнес. Ему нужно
дать экономические возможности, чтобы он мог эти задачи реализовать:
дать землю, капитал, дать средства производства. «И Россия станет другой
страной», – считает Б. Титов.
Директор Центра агропродовольственной политики РАНХиГС
Наталья Шагайда полагает, что «надо обязать
сельские муниципалитеты разрабатывать стратегии развития территорий. Они
должны стать муниципальным звеном реализации стратегий и программ
устойчивого развития сельских территорий, распорядителями бюджетных
средств госпрограмм поддержки субъектов малого предпринимательства, но
они исключены от этого. Они должны иметь право управлять сельской
экономикой в части получения налогов от того, что делается у них на
территории, и устанавливать свои правила игры. Пока этого нет».
А. Петриков выделил семь
черт современной модели сельского развития. «Это, во-первых,
полицентричность сельского развития. Центрами сельской жизни могут быть
не только сельхозорганизации, есть села, которые могут жить при
монастырях или при каких-то музейных комплексах. Второе – это
стимулирование сельскохозяйственной занятости. Безусловно, это
приоритетное развитие малого и среднего бизнеса в сельском хозяйстве.
Это формирование сельской системы кооперации и, прежде всего, системы
кредитной кооперации. Это реформа местного самоуправления и интеграция
сельских территорий и малых городов». А. Петриков предложил программу,
которую нужно осуществить в ближайшие два года. Среди мер –
трансформация государственной программы развития сельского хозяйства в
программу развития российской деревни. Организация при Минсельхозе
России агентства и фонда сельского развития, «который есть во всех
странах, где озабочены развитием сельских территорий, а не только
сельского хозяйства».
Иван Стариков, заместитель министра экономики России в
1995-2000 гг., исходит из того, что всегда
«продать сложнее, чем произвести». Поэтому необходимо внести поправки в
закон о торговле и потребовать, чтобы торговые сети федерального и
регионального продовольственного ритейла предоставляли свои площади для
малых сельхозпроизводителей. Тогда на селе появятся кооперативы, которые
займутся формированием партий товаров, их упаковкой и распределением по
сетям.
Олег Смолин, первый заместитель председателя Комитета
Госдумы, высказал несколько предложений
относительно стратегии развития страны: «Я соглашаюсь с тем, что нужна
новая стратегия развития страны, иначе отсталость будет нарастать.
Второе. Я думаю, что политическим условием реализации
стратегии должен стать широкий блок сил, представляющих интересы, с
одной стороны, работников, с другой стороны, национального и социально
ориентированного бизнеса. Именно он, на мой взгляд, мог бы повернуть
рулевое колесо в необходимом направлении.
Третье. Что касается составляющих стратегии, конечно, это
вопрос для дискуссий, но, мне кажется, можно было бы опереться на четыре
кита. Первое – новая индустриализация, опирающаяся на новую
технологическую базу, новый технологический уклад.
Второе – это более справедливое распределение. Мы
рекордсмены Большой Двадцатки по социальному неравенству.
Третье – вложение в человеческий потенциал, включая,
безусловно, образование, медицину, науку и культуру.
И, наконец, четвертое – это разбюрократизация
общественной жизни. Это тормоза, которые не дают нам двигаться. Не
случайно в последнее время стали говорить, что символом современной
российской бюрократии стали запертые двери в известном центре в Кемерове».
Как видим, выступления участников Московского
экономического форума рисуют достаточно объемную картину состояния
отечественной экономики. Ученые и практики показывают заинтересованность
в развитии страны, они готовы прилагать усилия, чтобы в России начался
экономический рост. Дело за малым: их должны услышать, с ними должны
вступить в диалог, их нужно привлечь к разработке и реализации стратегии
развития страны. Дело за малым… Или это главное?
Ольга ЖИГАРЬКОВА
|
